— Мы должны поговорить, — произнес он заплетающимся языком, — а не раздевать друг друга.

— Разговоры ни к чему не приведут, Рейф, — ответила Марго, подняв затуманенные желанием глаза. — Помочь может только страсть, пусть на время, пусть на чуть-чуть…

Марго скользнула рукой вниз по его телу, коснувшись горячего холмика трепещущей мужской плоти, мгновенно окрепшей под ее ладонью.

— О Боже, Марго…

Не в состоянии противостоять искушению, Рейф увлек ее на согретую солнцем траву. С бешеной торопливостью они сбросили одежды. Тела изнывали от жажды поцелуев и ласк. Страх все никак не хотел покидать ее, но чувство легкости, освобождения, когда он вошел в нее, оказалось сильнее страха. Марго застонала, предвкушая благословенные минуты наслаждения.

Но Рейф замер. Его била дрожь. Нечеловеческим усилием воли заставляя себя сдержаться, он прошептал:

— Не сейчас, любовь моя. Я еще не все рассказал о страхе. Жизнь научила тебя бояться, но это не продлится вечность. Позволь мне любить тебя.

— Разве мы не занимаемся любовью? Стремясь увлечь его в безумство желания, Марго задвигала бедрами.

Рейф невольно вошел глубже, но, придя в себя, вздохнув, чуть подался назад. Лицо его взмокло от пота.

— Это не любовь, а похоть, и это совсем не то что любовь.

— Прекрати говорить о любви! Марго в гневе набросилась на него, впиваясь ногтями в плечи и грудь.

Рейф мягко, но настойчиво взял ее за кисти и прижал к траве.

— Я буду говорить о любви, — тихо продолжил он, — потому что из-за любви оба мы ступили на этот горький, полный мрака и страха путь.

— Прекрати, Рейф! Ты не на трибуне в парламенте!

И, словно моля о пощаде, вновь задвигала бедрами.

Рейф застонал, уронил голову, черные влажные пряди упали на глаза. Марго повторила попытку и, ощутив пробежавшую по его телу дрожь, уже мысленно праздновала победу.

Но вновь оказалось, что Рейф сильнее. Подняв голову, он хрипло сказал:

— Позволь мне любить тебя, Марго, ибо страсть не даст ничего, кроме временного облегчения.

— Ты прав, — прошептала она. — Но страсть… безопаснее, чем любовь.

Он нависал над ней, его широкие плечи заслоняли солнце, как будто в мире оставалась только одна реальность — Рейф, все остальное призрачно, зыбко.