Бокалы встретились, затем встретились наши глаза. Шампанское, полусладкое, стало полугорьким, но мы ничего не могли с этим поделать. Такова жизнь. Наша. Суровая…

       Гриша пытался шутить, особенно про плов, на манер Али Бабы: хороший плов, ну просто первый раз такой получился… Но потом настал момент такой… прощаться и уходить.

       Мы досидели за столом до девяти. Затем Гриша вымыл посуду. Я поставила чистую тарелку на стол. Положила на неё пару бутербродов с икрой, немного салата и буженины и, прикрыв другой тарелкой, строго-настрого наказала деду Саше съесть все перед сном. Остальное убрала в холодильник и велела достать оттуда в новом году и тоже съесть.

       — А вы с собой ничего не возьмёте?

       Я мотнула головой и вытащила завернутую в кальку шоколадную колбасу, о которой совершенно забыла, а Гриша не напомнил.

       — Это тебе. От Любы.

       — Я помню… Убери к себе.

       Пришлось взять пакет. Гриша взял рюкзак. Рюкзак Александра Юрьевича, который я взяла без спроса. И уходила я тоже без спроса. Я уходила… Шла по лестнице, считая ступеньки. А потом в машине — слезы. Не сдержалась. Тушь не помогла. Гриша протянул мне бумажный платок. Молча. И откинул козырёк с подсвеченным зеркалом. И зачем только косметику перевела! Одним платком я не отделалась, получила второй, а потом Гриша просто крепко стиснул мне пальцы:

       — Я тобой горжусь. Это было сильно.

       Я скосила на него удивлённые, малость покрасневшие, глаза, требуя объяснений.