Павел Николаевич сидел на своём обычном месте, за первой партой у окна. Увидел её раньше всех. Брови его чуть дрогнули, глаза еле заметно расширились. Удивлён. Не ждал. Оценил. Лицо тут же стало холодным и замкнутым, чужим. Но она успела заметить его первую реакцию. Успела, успела. Ликование длилось недолго. Она устроилась за самой дальней партой в том же ряду, увидела его напряжённый затылок и сразу вспомнила его исповедь, ту самую “Повесть о Павле”. Чего возрадовалась, спрашивается, если он любит другую женщину? Ведь любит же. Ясно, как божий день. Старуху какую-то, свою ровесницу. Сорок три года, кошмар. Кругом мужчины уходят от ровесниц, с которыми добрую половину жизни тяготы делили, сбегают к молоденьким. А Дубов наоборот. Светлану ни относительная молодость, ни миловидность не выручили. Может, это и есть любовь? А когда к молоденьким бегут, то не любовь вовсе, обыкновенная закамуфлированная похоть?

Люська по традиции на педсовет опоздала. По традиции её появление сильно смахивало на антре ковёрного в цирке. Раньше в таких случаях Светлана злилась. Сейчас была рада Люське до безумия. Сразу замахала ей рукой, показала свободное место рядом. Люська направилась прямиком к ней. Впрочем, она уже не была для Светланы Люськой. Она стала Люлей. И именно Люля выдала ей, когда они после педсовета пили кофе у Панкратовой в кабинете:

— Выглядишь ты, Светка, офигенно. Поганец твой весь изъёрзался, дырку на штанах протёр. Но… не получится у вас ничего. Он уже молью битый. А тебе ещё любовь требуется.

Светлана кишками ощутила в её словах сермяжную правду. И не захотела признавать эту правду. Отмахнулась.

***

Сентябрь начался с переглядываний в учительской, в буфете, на дежурствах во время перемен. И она, и Павел Николаевич вели себя подобно школьникам, тайком поглядывающим друг на друга. Так не могло долго продолжаться. Надо было и работать. А как работать, если мысли бродят неизвестно где? Окончательно сбила с рабочего настроя свадьба Лёхи Скворцова. Подлила масла в огонь.

Была суббота. Стоял невероятно тёплый для середины осени день. Всё же невеста мёрзла. Лёха укутывал её в свой женильный траурного цвета пиджак. На костюме непременно чёрного цвета настоял папахен Скворцова, Алексей Иванович, личность малоприятная. Он бурундел и бурундел без остановки. Придирался то к одному, то к другому. Злобненько так, сквалыжно. Лёха уступал в мелочах, в главном держался крепко. Заслонял свою невесту от родителей. Крысился при любом намёке на возможную агрессию с их стороны. Рядом с невестой млел, улыбался с застенчивой радостью.