– Ладно. Заходи. Только тихо! Иди на кухню.

Она впустила меня, махнула рукой, указывая направление, и, закрыв дверь, пошла за мной следом.

– Говори, что хотел.

Ксюша скрестила руки на груди, оперлась спиной на холодильник и замерла.

– Я расскажу тебе всю правду, которую сам узнал несколько дней назад. И сразу признаю, что я слабак, не поверивший любимой женщине, но поверивший наветам на нее со стороны своих родителей.

Ксюша вопросительно вздернула бровь, но промолчала.

Мой рассказ занял около двух часов, за это время Ксюша ни разу не шевельнулась. Она стояла, как изваяние, как немой укор мне, сопливому мальчишке, предавшему любовь.

Когда я замолчал, она спросила:

– Чего ты хочешь от меня?

– Твоего прощения. И шанса начать все сначала – нам вместе с Мишей, нашим сыном. Я готов сделать все, что возможно и невозможно, лишь бы вы были счастливы.

Она смотрела на меня почти черными глазами – видимо, из-за нервного потрясения, что мне все известно, зрачки ее глаз полностью перекрыли радужку.

– Как ты назвал Мишеньку? – шепотом переспросила она.

– Нашим сыном. А разве это не так? Ксюша, меня ты не обманешь. Он мой сын… А ты – его мать.

Вдруг резко открылась кухонная дверь – не по-детски умные и грустные глаза нашего сына смотрели то с укором на меня, то с недоверием на Ксюшу.

Он все услышал! Его глаза неодобрительно посмотрели на нас, когда он подъехал к нам на коляске, хотя правильнее было бы сказать, чуть не сбил Олега.

– Аккуратнее, сыночек, – вырвалось у меня.

Я подошла к нему и обняла. Больше не могла, да и не хотела держать в себе. Я жаждала подарить ему всю свою материнскую любовь и заботу, не сестринскую.

А Олег… Он прав, он наш сын.

– Папа? Он мой отец?

– Да, Мишутка, да мой хороший, – слезы градом по щекам.