Серега не скандалил. Его глаза налились кровью, губы задрожали. Он толкнул меня и ушел.

Я долго добивалась разговора с ним, несколько дней. Просила вернуться и начать все сначала. Когда он пришел за вещами, встала на колени и вцепилась в его штанину. Со слезами на глазах умоляла поговорить со мной. Но проще было заставить говорить садовые ножницы. После часа уговоров, мы условились встретиться на следующий день, чтобы посмотреть дом, где мы могли бы забыть о произошедшем и начать новую жизнь.

Но я не явилась в назначенный час.

После длинной и тяжелой смены прямо на выходе меня застала беда. Как говорит теперь Брагин: «Самый страшный вызов – это не авария и не пожар. Это вызов из твоего родного дома». На скорой привезли его маму. Она поскользнулась и упала с крутой лестницы. Мы боролись за ее жизнь всю ночь.

Я и Костя Сергеев. Теперь нам часто приходилось работать вместе. И Донских это знал.

Мы отдали все силы, но пожилая женщина не выжила. Он умерла на второй день, в реанимации. Все эти долгие часы я звонила Сереге, чтобы объясниться, но телефон был выключен. А когда я вернулась домой, увидела прощальную записку. Он больше не хотел бороться за наши отношения. Просто сдался.

И я была подавлена настолько, что тоже сдалась.

О дате развода меня уведомили письменно. Ноги не шли. В тот день валил снег, падал огромными пушистыми хлопьями, и на душе становилось так же липко и холодно, как внизу, на мостовой. Я опять чувствовала себя преданной. Опустошенной и разбитой. Никто вокруг не мог понять и объяснить, почему мы расстались.

И даже я сама.

Собрала вещи, покинула квартиру, которая напоминала мне о прошлом, и замуровала свое сердце под толстым слоем воспоминаний, причиняющих лишь боль, и слоем густого серого пепла, которым наполнилась вся моя жизнь.