Я присела на низковатые бетонные перила ограждения. Нина смотрела мне в лицо прямо. Серьезно и трезво.

— Мы никогда не любили друг друга. Это была похоть. Временное помешательство. Когда поняли, сразу разбежались в разные стороны. Все, — я выдержала паузу черных блестящих глаз на своем лице. Повернулась и хотела встать чтобы уйти.

— Курите? — веселый вопрос Баграмяна застал нас врасплох.

— Нет! — ответили я и Нина хором.

— Нина! Аня ищет тебя опять. Что это такое? Где ее няня? За что я плачу этой женщине такие сумасшедшие деньги? Иди и сделай, как принято. Лола, угости меня сигаретой, — распорядился мужчина, который не курит совсем.

Саша встал на узкой площадке между мной и своей женой.

— У меня нет сигарет, — сказала быстро я. Хотела проскочить мимо черной фигуры.

— Возьми, — Нина положила в протянутую ладонь мужа зеленую коробку и ушла. Не оглянулась.

— Значит теперь ты с Вагнером. Никогда бы не подумал, — Саша взял меня клещами пальцев за плечо и вернул на белые перила. Две горы вечнозелено сходились в тени провала под нами. Невидимый родник шелестел веселой, наверное, чистой и сладкой водой.

Вытащил мою правую ладонь из кармана джинсов. Оглядел. Снова клещи на запястье. Я не поднимала глаз к его лицу. Просто знала, как собирается в кривую линию ярко-красный рот.

— Где мое кольцо?

— Дома. Я верну, — я сделала попытку высвободиться. Трепыхалась глупо и бесполезно в железной хватке.

— Нет у тебя никакого дома, шлюха! Ненавижу! — мужчина взял меня рукой за горло и вышвырнул через перила вниз.

Глава 32. У каждой девчушки свои погремушки

Глава 32. У каждой девчушки свои погремушки

Звуки фортепьяно вошли в меня отчего веселой предрождественской метелью. Тонкие, нежные пальцы терзали струны скрипок и виолончелей. И альтов. И контрабасов. Сам маэстро строил страшные гоблинские рожи двум молоденьким скрипачкам у пюпитров. Азиатке и белой. Они испуганно-зачаровано вместе со всем большим симфоническим вслед за его палочкой делали снежную круговерть музыки в моей голове. Весело наряженные девицы в обнимку с кавалерами в шубах и цилиндрах неслись в санях мимо пряников тирольских деревень. Усталый, взрослый человек в черном у рояля положил руки на белые клавиши. Снег прекратился. Взошла желтая луна. Скерцо. Пауза. Кто-то в первом ряду рыдал навзрыд.

— Брамс! — сказала я и открыла глаза.

— Слава богу, — отозвался голос Егора.

Белые стены. Белые подоконники. Снаружи ночь. Доктор без пиджака и галстука. Рукава закатаны по локоть. Крови не видать. Я села. Ничего особенно не кружилось и не болело во мне.