— Почему вы спите в разных комнатах? — прилетел сердитый вопрос. Андрей, без слов опрокинул в себя рюмку хорошего коньяка. Сунул пальцами дольку лимона в рот, наплевав на милую резную вилочку.

Вовремя спросил, морячок. Если опоздал, то разве чуток. На часок. Почему он присвоил себе право меня допрашивать? Женихом себя вообразил?

— С кем? — придурилась невинно я.

— С Гринбергом. Ты же теперь с ним живешь, как я понял. Хороший парень, — заявил Андрей, отхлебывая горячий чаек. Как медаль выдал.

— Я рада, что он тебе понравился. Кирюша его любит, — я осторожно, с ложечки попробовала светлый, сладкий чай. Два куска рафинада. Лимон. Вкусно.

— Ты не ответила, — он глядел на меня через стол.

Я пила чай.

— О чем? — я откровенно не желала откровенничать.

— Я спросил, почему вы спите в разных комнатах, если живете вместе. Что происходит? — он протянул руку к моим пальцам на столе. Я успела спрятаться в карман. Кожей чуяла его тяжелый, неприятный взгляд.

— Я пойду спать. Я устала, — я отодвинула стул подальше от стола и от собеседника. Его ярость пугала и раздражала одновременно. Кто ты такой, чтобы я с тобой разговаривала, морячок? Не попался бы мне сегодня случайно в магазине, не с кем было бы выяснять дурацкие вопросы. Жил бы себе, поживал да добра наживал. Да! За два оргазма спасибо.

— Вот ты стерва! Натрахалась опять до свинячего визга и рева и сваливаешь. Ты же всегда смотришь сквозь меня. Будто у меня выше пояса ничего нет. Все мои слова для тебя, как шум ветра. Ничего не отвечаешь. Трахаешься и уходишь. Выпиваешь меня до дна и бросаешь, как последняя тварь. Или как тогда в августе. Самолет высоту набрать не успел, а ты уже на друга моего лучшего прыгнула, блядь! Я еле отговорил его ехать за тобой следом. И про Вагнера я знаю и про отца. Про Баграмяна вообще молчу. Всех кинула и слиняла. Никто тебе не нужен. Нет в тебе ничего человеческого! Мише своему изменяешь прямо в его доме. Меня скотиной выставила перед хорошим человеком. Кто отец твоего ребенка, ты это хотя бы знаешь? — негромко и низко до холодка в животе перечислял мои преступления Андрей. Поднялся, оперся кулаками о столешницу. Дотянется сейчас через стол и убьет нафиг.

Я испугалась. Никогда не видела Гурова таким. Злым и холодным. Ненависть показалась в серых глазах. Какая ему разница, кто отец? Он вроде бы только клялся, что будет любить моего ребенка, как своего, родного. Забыл? В любви признавался, замуж звал, на коленях паркет протирал. Тоже забыл? Зачем он мне кулаки свои показывает? Я видела не хуже по жизни, пусть не переживает! Я не боюсь! Оскорбление задушило страх. Как он смеет читать мне мораль! Да кто он такой? Единственный? Пусть валит других своих единственных учить, как надо жить и с кем!