– Жиль Мутон, – повторила я, имя показалось мне знакомым. – Кто он? Там не написано?

– Написано. – Снова зловещая пауза. – Пасечник.

Почти не дыша, я оперлась о стол.

– Пасечник?

– Да. Я попросила мисс Кати просмотреть все подобные списки, и обнаружилось, что как минимум с сороковых годов девятнадцатого века до начала сороковых двадцатого века, когда большинство записей уничтожил пожар во время войны, Мутоны были пасечниками в имении Болью.

Я заставила себя дышать медленно и глубоко, потому что закружилась голова.

– Она нашла связь между Мутонами и фарфором?

– Пока нет. Но есть и еще кое-что.

Я нащупала рукой стул и села.

– Я сижу. Продолжайте.

– Семья Болью эвакуировалась в 1943 году, оставив личную корреспонденцию на хранение в местной церкви. Правильно сделали, учитывая, что дом сгорел. Документы сохранились и были обнаружены двадцать лет назад. Самые свежие, начиная с 1900 года, оцифрованы и доступны в Интернете. Мисс Кати нашла налоговые документы 1940 года, что почти так же замечательно, как и данные о переписи населения, поскольку в них указаны имена и возраст взрослых и детей, которые жили и работали в имении.

Я приложила телефон к другому уху, боясь, что он выскользнет из моих влажных пальцев.

– Кого она нашла?

– Два имени: Жиль Мутон, вдовец. И его ребенок-младенец. Колетт.

Я нахмурилась, припомнив, что она сказала мне раньше.

– Разве Колетт – не ваша родственница? Сирота, путешествующая с семьей вашей бабушки?

– Так было написано в эмиграционных документах. Однако генеалогический поиск, который провела Элизабет, не выявил никаких связей. Видимо, Иветт, зная, что Колетт сирота, взяла ее с собой, когда они уехали в Швейцарию, а затем в Америку.

– Но почему они солгали? – Я закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться, в черноте под веками вспыхивали яркие краски нарисованных пчел.

– Не знаю. Слушайте дальше!

На последнем слове ее голос дрогнул, и я приготовилась к худшему.