Я решила, что немного подожду и напишу Меделин на Фэйсбуке. Я больше совсем на неё не дулась, наоборот, мне было её жаль, а в сердце потеплело. Чего я только о Меделин не думала! А попала пальцем в небо. Она просто потерять его боялась, потому и ревновала меня к сыну и к нашей любви, потому что сама не знала, как его любить. Некоторые любят неуклюже, потому что иначе не умеют. Но ведь любят же!

Я вдохнула и выдохнула, став легче на одну тайну. Хорошо! Надеюсь, со временем легко станет и Меделин! Очень надеюсь!

* * *

А потом мы поужинали, посмеялись и завалились спать. Точнее, Джек заснул рядом со мной, умиротворённый и расслабленный, как огромный ребёнок. Я тихонько поцеловала его; погладила свой живот, думая о китёнке. Каким он будет, наш кубино-испано-американо-русско-турецко-казачий малыш? Загадка. Наверняка очень красивым.

А потом у нас родится девочка. И ещё мальчик… может быть… Это уже зависит не от меня, значит, и заботиться об этом я не стану. У меня теперь придумалось дело, и мне не терпелось им заняться — до чесотки в пальцах!

Потому я достала планшет, рассыпала горошины воспоминаний, поймала первую же мысль и, высунув от усердия язык, начала печатать:

«Согласно современным романам, после вчерашнего приличные женщины просыпаются в постели с прекрасным незнакомцем или хотя бы с головной болью и воспоминаниями о нём…»

«Согласно современным романам, после вчерашнего приличные женщины просыпаются в постели с прекрасным незнакомцем или хотя бы с головной болью и воспоминаниями о нём…»

Эпилог

Эпилог

С улицы, из-за светлых занавесок доносились солнечные латинские ритмы. Самый главный человек на свете сказал «Агу» и потянул в рот крупный розовый опал, венчающий моё колье. От макушки моего счастья пахло молоком и радостью, и не было ничего на свете красивее нежных-нежных, пронизанных светом смугленьких розовых щёчек, чистого, высокого лобика, розовых губок, так легко складывающихся в улыбку, и так искренне взлетающих вверх от удивления бровок. Мы уже поспали и покушали, и потому я поцеловала крупную ручку, аккуратно забрала «не игрушку» и спросила:

— Пойдём к папе, китёнок?

Паблито обратил на меня свои большие, лучистые, карие глазки с длинными, завивающимися ресничками на зависть мисс Вселенным, расцвёл в улыбке на все свои четыре жемчужные зубика и ответил:

— Аву-ву, — а затем ткнул в сторону музыки пальчиком, как американский президент избирателям.

— Конечно, ты — самый главный, — улыбнулась я. — Как наш папа.

И мы пошли: я в белом обольстительном платье с умопомрачительным декольте и шнуровкой на спине, на десятисантиметровых каблуках невероятно эротичных босоножек с лентой, крест-накрест обвивающей голени, — всё, как Джек любит, и Паблито в крошечных джинсиках, стильной маечке, как и подобает шестимесячному мачо с каштановыми кудряшками. Он тяжелеет с каждым днём, уже семь килограммов, так что можно не качать руки в спортзале, как наш папа!