— Она не уйдет отсюда в твоем теле. Оно твое.

— Скажи это полиции, — отвечает Лейла.

— Незачем кому-то знать. Но она не покинет дом, пока мы не придумаем, как все исправить.

Лейла сжимает затылок ладонью и отодвигается от меня.

— Ты слышал, что сказал этот человек. Он сказал, что ничего исправить нельзя.

— А еще он сказал, что такое случается редко. Может, настолько редко, что никто еще не нашел решение. Наберемся терпения. Изучим все сами. Мы во всем разберемся, Лейла.

Я вновь заключаю ее в объятия, надеясь унять ее тревогу. Но сделать это непросто, потому что она чувствует бешеное биение сердца в моей груди.

Я волнуюсь точно так же, как она. Если не сильнее.

— Думаю, тебе стоит рассказать ей уже сейчас, — говорит Лейла. — Может быть, если она поймет, что натворила, то перестанет с тобой ругаться. Возможно, она поможет нам во всем разобраться.

Лейла всегда видела в людях только хорошее.

Проблема в том, что я сомневаюсь, что в Сейбл хорошего достаточно, чтобы та захотела нам помочь. В конце концов, мы сейчас здесь из-за нее.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Но сначала нужно ее связать.

Лейла забирается на кровать и говорит, когда я привязываю ее.

— Я понимаю, что ты сейчас злишься на нее. Но не будь с ней жесток.

Я киваю в ответ, но не в знак обещания.

Злюсь — это еще мягко сказано.

Лейла закрывает глаза и делает вдох. Когда ее глаза вновь открываются, я вижу, что в ответ на меня смотрит уже не Лейла, и ощущаю одну лишь неприязнь. Я не чувствую раскаяния, когда она начинает тихо плакать. Не испытываю вины, когда она умоляет меня развязать ее. Я сажусь на край кровати возле ее ног и пристально на нее гляжу.

Она хотя бы не кричит и не бьется в истерике. Может, нам даже удастся обо всем поговорить.

— Теперь ты меня отпустишь? — спрашивает Сейбл.

— Сперва я хочу задать тебе несколько вопросов.