— Я… когда нервничаю… успокаивает.

— Судя по тому, что ставить их и вправду некуда, ты должна быть очень спокойна, — Марья позволила себе улыбнуться. — Но взять возьмем. Не нам же одним толстеть…

— Я… боюсь, — сказать это получилось не сразу. Слова будто застряли в горле. — А если… проклятье… я не хочу, чтобы он умер из-за меня. Чтобы еще кто-то умер из-за меня. И вообще… я… хочу, чтобы все были счастливы, чтобы…

Василиса подняла руки. По пальцам стекало растаявшее масло, а к ладоням прилипла мука. И батистовый платок пропитался этой вот смесью.

— Я просто подумаю, что… и как… и если снова… если вдруг… может, у нашей прабабки и получалось справиться с этим, но я… я не хочу стать причиной…

— И поводом, — Марья просто обняла и сказала на ухо. — Дорогая, если что я и поняла после десяти лет семейной жизни, так это то, что не стоит вставать между мужчиной и его подвигом. Если мужчина хочет свернуть шею, он все одно найдет способ. Поэтому давай просто не будем спешить, хорошо?

Василиса кивнула.

— В конце концов, дай себе шанс разобраться, — и, вздохнув, Марья добавила: — А мне простить этого засранца…

— Ты еще не…

— Нет, конечно. Одно дело в оперу не явиться, и совсем другое позволить какой-то идиотке себя убивать! — в голосе Марьи прорезался лед. — Это надо было додуматься… бомбы у них… будто больше некому эти бомбы искать. Конечно, я еще его не простила. И не могу без веской на то причины.

На сей раз вздохнули обе.

— А когда я нервничаю, — добавила Марья, — я ем. И много… и, в общем, собирайся.

О том, что он не умер, Демьян пожалел почти сразу после того, как сознание вернулось в тело, а с ним и боль. Тягучая. Выматывающая. Она выпивала его до дна, и даже там не отпускала.

— А что вы хотели, дорогой мой? — Никанор Бальтазарович пробивался сквозь марево этой боли. — Позволили наделать в организме дыр? Терпите.

Демьян терпел.

В первые дни он пребывал в каком-то странном состоянии, которое позволяло отмечать все, что происходило там, в мире человеческом, но не позволяло в этот мир вернуться.

Он слышал разговоры.

Ощущал прикосновения.

Пил чужую силу, которую вливали, но она проходила сквозь тело, крохами застревая в ветвях нарисованного дерева. И тогда хранитель оживал. Теперь Демьян воспринимал его отдельным существом, раздраженным, недовольным, но не позволяющим душе покинуть тело.