За хрупкой преградой пыльного стекла не оказалось ни равнины, ни снега, ни знакомых комнат дома Албарнов. Там вообще не было ничего, кроме серого дыма и силуэтов в нем. Все происходящее за окном напомнило Маке театр теней.

Приглушенный стеклом лающий голос слышался теперь не таким отрывисто резким, а две тени в тумане разыгрывали перед повелительницей представление вслед за словами шамана:

— Много сотен лет назад один мудрый монах бонпо по имени Гуру Чованг попытался убить ведьму, которая из года в год досаждала его родной деревне. Ему это не удалось, но он смог наложить на нее заклятие. С тех пор ведьма, имя которой было Гома-кьи, не могла больше отбирать жизни людей, если они того не желали. Монах возрадовался, но радость его оказалась недолгой. Однажды Гома-кьи явилась к Човангу и открыла истину человеческой природы. И ужаснулся монах, поняв, насколько человек лицемерен, подл, завистлив, как сильно его одолевают алчные желания и низкие пороки. А истина, которую узрел мудрый монах, заключалась в том, что люди ценят только тех, кто рядом и кто близок им по крови или духу.

Голос шамана и действо силуэтов за окном полностью поглотило Маку. Она не замечала, как мерное бом-бом-бом ритуального барабана удар за ударом повторяет ритм ее сердца: учащенный поначалу, но ставший теперь размеренным. Как барабанная дробь постепенно подчинила себе сердечный такт и замедлила его по прихоти невидимого барабанщика. Дыхание ее стало глубоким, а воздух внутри помещения все больше полнился горькими испарениями смолы и удушающе сладким сандалом. Приторная отрава попадала в легкие с каждым новым вдохом и туманом оседала в сознании. Мака смотрела в окно, а Чованг вел свой рассказ дальше:

— Смертные продолжали идти к ведьме за советом, за лекарством, с просьбой о помощи или исполнении их желания. Прежде чем помочь, Гома-кьи назначала цену: жизнь. Ей нужны были младенцы для колдовства, поэтому она просила согласия людей забрать жизнь соседского ребенка или совсем незнакомого дитя из близлежащей деревни. — Пауза и внезапный вопрос, адресованный единственному зрителю: — Думаешь, многие отказывались от подобной платы? Ты была в логове моей хозяйки и сама все видела. Вот так Гуру Чованг разочаровался в людях и стал служить ведьме Гома-кьи.

Мака с отвращением смотрела на развернувшийся перед ней спектакль: бесконечную, уходящую в дым очередь из теней, что несли ведьме свои жертвенные дары. Младенцы и маленькие дети в руках мужчин и женщин корчились в криках и воплях, запрокидывали головы, сучили конечностями, иногда звали маму… До тех пор, пока не оказывались в руках тени-ведьмы, принимавшей подарки. Гома-кьи бережно брала их на руки, а уже в следующий миг с легкостью сворачивала шею ребенку и кидала его в груду тел за своей спиной. Один за другим обрывались надсадные крики вместе с жизнями, но тише не становилось: казалось, поток людей, бесконечен и никогда не закончится. Силуэт Чованга сидел на коленях по левую руку от ведьмы, и почему-то Маке было ясно, что оба они — и бывший монах, и Гома-кьи — злорадно улыбаются.