- А где же невеста? – Удивлённо спросила Маюри.

Женщин в идзакая не было совсем.

- Как где? Дома, с маменькой и служанками! – Хозяин расхохотался. – Кто же будет звать женщин на мужские посиделки?

- Но это же свадьба? – Не поняла Цуё.

- Конечно, - хозяин, очевидно, не видел никакого противоречия в своих словах. – Хватит болтать, за работу. Вы подготовились? Господин Юки, берите цитру и садитесь вот сюда, а ты… как тебя звать?

- Широ-кун, - ответила Цуё.

- А ты, Широ-кун, выходи на середину комнаты, да смотри, не мешай гостям! Если выступите так, что всем понравится, отпущу вас с миром.

Маюри покорно присела на край возвышения и положила на колени цитру, а Цуё, громко топая и расталкивая сильно выпивших мужчин, встала на середину комнаты и приготовилась плясать, как умеет.

Маюри легко тронула струны, нежный тонкий звук в общем шуме и грохоте практически не был слышен. Цуё сжала зубы, ссутулилась, отчего сделалась сильно похожа на тот самый «железный бочонок», которым её когда-то дразнили, и принялась топтаться на месте, размахивая руками и ногами. Она совершенно не умела танцевать и ни разу не видела, как танцуют, исключая новогоднюю пляску двух постояльцев гостиницы «Аист и Хризантема». Вспоминая движения пляшущих, Цуё упёрлась одним кулаком в бок, правую руку вскинула вверх, зажав в ней вместо веера носовой платок, и заскакала, как жеребёнок.

Шума от этой пляски было столько, что даже самые усердные собутыльники, рассевшиеся по углам комнаты, с удивлением повернули головы и уставились на Цуё, пытаясь сообразить, что всё это значит. Как раз в это время Маюри, почувствовав некоторую уверенность в обращении с цитрой, ударила по струнам сильнее, и некоторые взоры обратились к ней.

- Мы – знаменитые музыканты! – Крикнула Цуё, чтоб ободрить подругу. – Слава могучему жениху и прекрасной невесте!

Учитывая то обстоятельство, что жениха Цуё не видела, а невеста в зале отсутствовала, красивая фраза была брошена в пустоту. Но имела неожиданный отклик: хлипкий старикашка, которого девушка вначале приняла за чьего-нибудь отца, порозовел и смутился от похвалы, как шестнадцатилетний юноша. Смекнув, что это, видимо, и есть жених, Цуё нагло простёрла к нему руки и добавила сахару:

- Может ли быть несчастной женщина, получившая такого мужа? Господин, не знаю, счастливы ли вы, но ваша юная прелестная жена, должно быть, не может опомниться от радости!

- Не может! – Согласился жених, пьяно улыбнувшись.

Слушая это и не переставая перебирать пальцами струны цитры, Маюри возмущённо вздохнула. Не может опомниться от радости, как же! Какая-то бедная девушка оказалась в плену у этого уродливого старика явно не по своей воле. И так ясно, чем она сейчас занята: плачет, несчастная, оплакивает свою горькую судьбу. Её никто не защитил от ненавистного брака.