— Ты что реально ничего не помнишь? — Наконец, говорит одна из девушек.

— Нет, — качаю я головой.

— Это же надо так упарываться.

Наш разговор обрывает оперативник, что сидит рядом с водителем.

— Так, а ну разговорчики там! — Рычит он на нас.

— А что и поговорить нельзя, — заигрывает с ним моя соседка.

— Ты поговори ещё, поговори, — поворачивается он к нам, и от его взгляда мне почему-то хочется стать ма-а-аленькой мышкой, чтобы забиться в уголок фургончика, в котором нас везут. — Сейчас наговоришь себе на максималку.

— Ой, ой, ой, ой, — ёрничает она. — Мы пуганные перепуганные. Ничего вы нам не сделаете, подержите денёк и отпустите.

В ответ оперативник молчит и больше в разговор не вступает.

«Как я здесь очутилась, не в машине, а в самом притоне. Ничего не помню».

И каждый раз как я об этом думаю, у меня голова раскалывается, а ещё тошнит жутко. Бегло смотрю на рану. Когда меня выводили, медик из числа ментов втянул иголку из моей вены и заклеил рану, но она до сих пор болит.

«Надеюсь, я себе никакую заразу туда не занесла. Господи. Я же беременна. Надеюсь, с ребёночком ничего не случится. Лучше со мной, чем с ним, пожалуйста. Господи, лучше со мной, чем с ним».

Мы подъезжаем к участку, и нас выводят по одному. Меня ведут последней, потому что я в этом деле новенькая. Там в участке без очереди у меня берут отпечатки пальцев и фотографируют. Выдают чистое бельё и проводят в камеру, отдельную. Но это не одиночка, потому как я там вижу другие нары, но никого кроме меня здесь нет. Это и плюс и минус.

Немного придя в себя, я стучу в железную дверь.

— Чего тебе, — подходит дежурный по коридору.

— Мне бы врача.

— Завтра будет врач. — Кивает он.

— Мне срочно.

— А что случилось, что болит?

— Ничего не болит, я беременна.