— Я просто жажду потрогать тебя во всех моих любимых местечках, шелковых и мягких, — прошептал он.

— Например, в каких? — спросила она с хрипотцой в голосе.

— Например, под коленками.

Его пальцы погладили то место, которое он назвал. Наклонившись, Парис коснулся его губами. Его руки и губы блуждали от коленей к груди, оттуда — к животу, палец кружил вокруг пупка, потом устремился ниже…

— Ах, самое нежное, самое мягкое и самое влажное место из всех…

Она едва не перестала дышать, от желания нервное напряжение достигло предела.

— Забавно, но я люблю трогать у тебя самые твердые места, — прошептала она, поглаживая каменные мускулы на спине.

Он застонал:

— О Боже, сейчас я уже везде твердый!

Табризия упивалась им. Она добралась до самой главной твердости и обожглась. Сейчас от этого огня ее тело целиком раскроется, все до единой мысли вылетят из головы. Табризия уже знала, как это будет: острая мгновенная боль, а потом море удовольствия — сумасшествие! Она извивалась под ним, снова и снова звала его по имени, умоляла — еще, еще… И он дал ей все, чего она желала, и даже больше.

Раздался крик. Его? Ее? И пульсация, и освобождение. Оно длилось и длилось, пока Табризия не обмякла в сладостном бессилии после испытанной страсти, охватившей их тела столь бесстыдным образом. Она лежала, касаясь его и чувствуя новую жизнь, затаившуюся под сердцем. Сколько мгновений чистого блаженства, как это, ожидает ее впереди? «Я подарю ему сына, — страстно поклялась она, — если это единственное, что я могу для него сделать».

Наступила середина дня, прежде чем кавалькада Кокбернов тронулась домой. Парис с тоской думал, насколько легче путешествовать вдвоем с Табризией. Дамаскус дулась всю дорогу, и Табризия понимала причину — девушка созрела для замужества. Она безудержно флиртовала с Хью Дугласом. «Надо поскорее поговорить с Парисом, — подумала Табризия, — пусть уладит дела с Робертом Керром». Она ехала рядом с мужем, и тот улыбался, глядя на красавицу жену.

— Парис, прости, что рискую вмешиваться, но лучше

бы уладить дело с лордом Сессфордом и Дамаскус. Ей теперь будет особенно тяжело, после того, как Шеннон вышла замуж.

Он нахмурился.

— Она еще молодая. Разве нет?

— Она моя ровесница. А ты считаешь, что я вполне женщина.

— Вполне для чего? — засмеялся он.

— Для всего, я думаю…

Их первым гостем после возращения в Кокбернспэт был молодой Сессфорд. Очевидно, он так истосковался по Дамаскус, что отважился поговорить с Парисом еще раз. Парис быстро вывел его из тоски, объявив, что будет гордиться таким зятем. Тут же подписали контракты, и Дамаскус, оказавшись в центре внимания, наслаждалась каждой секундой своего нового состояния. Она думала, как устроить такую церемонию, чтобы затмить абсолютно все торжества, происходившие когда-либо в этих местах. Роберт надеялся устроить свадьбу на Пасху, но Дамаскус уперлась — только в июне. Девушка хотела предстать перед гостями в легком платье, украшенная живыми цветами, под безмятежным летним солнечным небом.