— Нет! Я не... не хочу! Я не хочу тебя! Пусти! Ненавижу! — Повторяю я, сопротивляясь, выскальзывая из его рук, падая на пол.

Я пытаюсь отползти от него, чертовски злого, угрожающе большого и желающего наказать меня за все эти недели его воздержания и мои неосторожные слова. И вопреки панике я понимаю, что... будь я проклята, я хочу его. Именно такого.

Схватив меня за лодыжку, глава рывком придвигает меня к себе, переворачивая на живот. Слушая проклятья, он молча пресекает все мои попытки вырваться, задирая мою юбку, разрывая кружевные трусики. Сквозь собственные всхлипы и тяжелое дыхание, я слышу звук расстегивающейся молнии, а потом он оказывается на мне, тяжелый и явно намеревающийся взять меня именно так, сзади, жестко, показывая свою власть надо мной и мою слабость.

— Ты добилась своего, Мейа. — Я сжимаюсь, не узнавая в рычании зверя голос своего мужа. — Я твой. — Он резко разводит мои бедра, дергая их вверх, прижимая к себе. — Но не думаю, что такой я придусь тебе по вкусу.

Я захожусь в крике, когда он проникает в меня одним резким движением. Горячий грудной стон, опаляет мою шею, когда мужчина обнаруживает, что я невероятно влажная и как всегда готовая для него. Его пальцы впиваются в мое тело, ритм — злой, неистовый, почти жестокий. Недели ожидания и тоски дают о себе знать, Аман совершенно не собирается себя сдерживать. Как и обещал...

Выбившись из сил, я покорно принимаю его наказание, которое продлится вплоть до утра.

* * *

Я смотрю на стену, на которой солнце рисует красный квадрат окна. Рассвет.

Не думала, что такое возможно, но это действительно продолжалось весь вечер и всю ночь. И я выжила, что делает мне честь.

Поразительно, но я до сих пор не потеряла способность чувствовать, а ведь казалось, после того, через что я прошла, мое тело онемеет. Но я чувствую. И как будто острее, чем раньше. На периферии зрения вижу, как Аман молится моему телу, покрывая невесомыми поцелуями царапины и следы от укусов. На бедрах, запястьях, шее. В каждом прикосновении вина и мольба извинить его жажду, вышедшую из-под контроля.

Думаю, глава ненавидит себя и меня за то, что здесь произошло. Наслаждение, смешанное с унижением и болью... он хотел оградить меня от этого. Как и сказала мадам Бланш, я была особенной для него, потому он до последнего держал свою природу под контролем. Эта сдержанность по отношению ко мне была его жертвой, его любовью. Которую я отвергла.

Странно, что я поняла это только теперь. Марта бы сказала на это, что хорошая мысля всегда приходит опосля. А, когда дело касается меня, эта присказка превращается в аксиому.