Честно говоря, я до сих пор в половине случаев чувствовала, что отстаю от него на десяток шагов. Мне казалось, что как бы я ни старалась рационально подходить ко всему — к руководству группой, к управлению операциями, к разведке — он всё равно знал больше, чем я. Он всё равно подходил ко всему более ясно, даже когда был расстроен. Мне до сих пор казалось, будто я проигрываю каждый спор, даже когда он признавал поражение.

Может, мне только и оставалось, что швырять его.

Ревик рассмеялся.

Закусив губу, я сердито посмотрела на него, и он снова расхохотался.

— Gaos, врёшь как дышишь, — сказал он, улыбаясь. — Но если хочешь наказать меня за это, я уже дал тебе разрешение, жена.

Ревик оставался на прежнем месте, в нескольких метрах от меня, практически там же, где он очутился после того, как я его толкнула. Он наблюдал за мной, всё ещё улыбаясь, и я чувствовала, что тот жар вновь змеится в его свете. Какая-то часть меня в равной степени раздражалась и забавлялась этим жаром, или даже возбуждалась. Я всё ещё не хотела причинять ему боль, но чувствовала в нём эту тягу.

Когда я подняла взгляд в этот раз, его глаза опять изменились.

— Пожалуйста, — произнёс он.

Его голос сделался более низким, хриплым.

Я уставилась на него, чувствуя, как усиливается моя боль разделения.

Я знала, о чём именно он меня просил, но какая-то часть моего разума (может, менее рациональная часть меня) продолжала противиться этому. Но да, я знала. Один раз Ревик уже просил меня об этом, и значит, он довольно сильно хотел этого, скорее всего, по тем причинам, которые назвал мне этим утром.

То есть, он хотел открыться мне. Он думал, что если я сделаю это, то он откроется.

Может, он также считал, что это и меня откроет сильнее. Может, он хотел дать мне то, чего я, по его мнению, желала. В любом случае, одна лишь простота этого ощущалась как твёрдая стена.

Он хотел, чтобы я причинила ему боль. Мой муж просил меня причинить ему боль.

Конечно, я знала, что всё не так просто. Он хотел, чтобы я подвела его к какой-то грани, которую он знал лучше меня — к грани, после которой ему будет проще отпустить контроль.

Я знала, что моё нежелание порождено по большей части страхом. Мой разум сохранял достаточно той раздражающей отрешённости, чтобы я отчётливо видела страх, но недостаточно для того, чтобы я могла что-то с этим поделать.

— Я схожу к Юми, — его голос уговаривал мой свет, притягивая меня. — Я соглашаюсь на твой компромисс, жена. Целиком и полностью. И я приношу свои извинения.

Я сглотнула.

Я почувствовала, как боль в его свете усилилась, и какая-то часть меня вздрогнула.