— Да, — одними губами ответила она.

— Тогда идем… пока вы не передумали. — Вероятно, взгляд у него был безумный, потому что Людмила замерла и не двигалась. — В эти ворота… — Вадим говорил об одном, но глаза выдавали его. — Там мы посмотрим еще бюст Растрелли и парадный въезд. А потом уже и в парк войдем, можем не со стороны дворца, как все, а через "собственный садик", потом на террасу и вниз к Девушке и прудам, мимо Камероновой галереи, через регулярный сад, и выйдем к автобусу на Павловск. Пожалуйста, Людмила, вы не пожалеете! Такой день сегодня хороший, светлый…

— Да я же не отказываюсь…

Вадим глубоко вздохнул. Согласилась… Значит, она пойдет с ним. Сейчас только это важно.

— Вот и хорошо. Я потом провожу вас… Может, позвонить подруге, что знакомого встретили, пусть не беспокоится?

Людмила промолчала, значит, так надо, не хочет звонить.

Они вошли за ограду тем самым путем, который предложил Вадим, углубились в осеннее очарование парка. В собственном садике еще цвели астры и хризантемы, а дикий виноград на шпалерах птичника краснел фигурными листьями. У большого пруда перед Чесменской колонной Людмила остановилась.

— Орел. Как странно… Почему?

— Не знаю, вероятно, как олицетворение победы России при Чесме. Сколько прихожу сюда, никогда не задавался вопросом, почему орел.

— А каким задавались?

— В основном о музыке, я её здесь лучше слышу.

Она не спросила где, значит, поняла! С ней можно говорить и об этом тоже, что здесь всюду музыка.

Сколько Вадим помнил себя — музыка звучала в нем, даже мучила, пока он не попробовал однажды перенести её на клавиши игрушечного пианино. Вадим часами мог импровизировать, перебирая их. Родители удивились, в семье не было музыкантов, только искренняя любовь к музыке, напряглись, потому что зарплаты двух научных сотрудников не всегда хватало для интеллектуальных потребностей молодой семьи, и купили то самое пианино "Чайка", что стояло сейчас в пушкинской хрущевке. С этого и начался путь Вадима на большую сцену.

Внутреннее звучание лишь усиливалось с годами, теперь музыка оживала в нем мелодиями Шопена, Листа, Рахманинова. И здесь, в парке, этому ничто не мешало. Деревья, пруды, молчаливые статуи, бело-голубой пышный фасад дворца, причудливая чугунная вязь ворот, цветники — они пели и говорили с Вадимом голосом фортепиано.

Вадим и Людмила шли по аллее, он говорил, казалось бы, о самом обыденном, спокойно, внешне ничем не выдавая того, что происходило в нем.

Людмила коснулась его локтя. Легко, несмело. До этого прикосновения их были случайны. А это… она сама…