— Хорошо, я сделаю это, — неохотно согласился он, прислоняясь своим лбом к моему. — Лучше поцелуй меня хорошенько, сейчас же.

Не говоря ни слова, я сгребла его в объятия и прижалась губами к его губам, наслаждаясь покалыванием во всем теле и знакомыми восхитительными ощущениями. Поцелуй был таким сладким, эмоциональным и долгим, что казался более страстным, чем любой французский поцелуй.

— Подойдет? — выдохнула я, когда наконец отстранилась, чтобы сделать глоток воздуха.

Взгляд Романа был затуманен.

— О-ох… Не знаю… Можешь повторить? — пробормотал он, и я захихикала.

И мы снова поцеловались. И еще раз. И еще, пока я, наконец, не отстранилась. Как бы я ни хотела провести целую ночь, целуя его, завтра меня ждал ранний подъем и еженедельный воскресный бранч в кругу семьи.

— Спокойной ночи, — прошептала я в губы Роману, не желая его отпускать.

— Спокойной ночи. — Он еще раз чмокнул меня. — Люблю тебя.

Я сдержала улыбку. Для неэмоционального и не слишком мягкого человека он был довольно эмоциональным и мягким сегодня вечером — по крайней мере, на свой манер. Не то чтобы я жаловалась.

Я посмотрела на него, чувствуя, что сейчас взорвусь от счастья.

— Я тоже тебя люблю.

Глава 32

Когда Роман в последний раз заходил в комнату родителей, ему было восемь лет. Он играл в прятки с Карло и Адрианой — Зак болел, а Паркера не было в стране — и случайно наткнулся на своего отца с женщиной, которая совершенно точно не была его матерью. Отец быстро выгнал его, пригрозив побить, если он когда-нибудь скажет Жизель, а также уволил его любимую няню. Этого, в сочетании с травмой, возникшей в результате увиденной сцены, было достаточно для Романа, чтобы не совать нос в эту комнату в течение десяти последующих лет.

Теперь, когда он подошел к родительскому крылу дома, его нервы напряглись, и он невольно захотел повернуть назад и пойти на баскетбольную площадку, где всегда успокаивался. Но нарушать обещание, данное Майе, было нельзя.

Роман глубоко вздохнул, пытаясь представить ее лицо, и через несколько секунд его пульс замедлился до нормы.

Парень уставился на закрытые двери и, наконец, осторожно постучал. Последовала короткая пауза, затем крик «Войдите!».

Роман повернул ручку и вошел в просторную тихую комнату, оформленную в бледно-кремовых и насыщенных бордовых тонах. Его мать лежала в шелковой ночной рубашке на кровати с балдахином и листала толстый глянцевый журнал.