Стоя у края шатра, я отвожу взгляд от улыбающихся, пьющих, едящих и хорошо проводящих время людей, когда моя мама подходит ко мне и обвивает рукой талию.

— Это не слишком?

Она качает головой  и  широко распахнутыми глазами оглядывается вокруг.

— Все идеально. Просто идеально. Я так тобой горжусь.

Я улыбаюсь шире, когда ее глаза – такой же формы и цвета, как мои – смотрят на меня. Вчера, узнав, что Стратфорд решил дать нам деньги, я хотела сразу позвонить родителям, но сдержалась. Я ждала, пока они вернутся домой утром, чтобы рассказать. Я хотела увидеть их лица, когда скажу, что их мечта и их наследие будут продолжаться. Но я не сказала им, что решила сделать на благотворительный ужин. Я хотела сохранить эту часть в тайне, пока они не войдут в шатер, и была рада, что так поступила. Выражение лица мамы говорит все, что мне нужно. Что я не перегнула, изменив все, и, хоть это ее потрясает, ей это нравится.

Огромный белый шатер, и скатерти белые, но на этом все из прошлого кончается. Потолок задрапирован красной, лиловой и зеленой тканью, которые соединяются в центре, где висит большая люстра. Большие букеты красной и лиловой магнолии стоят в вазах в центре каждого стола, обвязанные зеленой лентой. Все вокруг полно ярких красок, а не скучного однотонного цвета — именно этого не хватало Эверетту, пока он был далеко от дома.

Нехотя, но я все же позвала «Пистолеты и позеры» — любимую кавер-группу Эверетта из 80-х, и они играют мягкие рок-баллады на сцене в конце шатра, пока люди заканчивают ужин. В этот раз мы кормили гостей лучшей грудинкой в городе из «Барбекю Льюиса». Пришлось долго извиняться перед прошлым поставщиком, который обслуживал бал более двадцати лет, и пообещать, что скоро мы устроим еще одну вечеринку с его участием, но это того стоило.