— Всё кончилось, и я хочу забыть об этом, — прошептала я, сдерживая слёзы. — Заберешь меня отсюда?

Тимофеев кивнул.

Я молча встала и пошла переодеваться. Радость от того, что беда вновь обошла нас стороной, всё не приходила. Единственное, что мы оба чувствовали, — это опустошение. Хорошо, конечно, что в голливудских фильмах герои, чудом выжив или выбравшись из страшной передряги, страстно целуются перед титрами. Это очень хорошо. Даже правильно. Но у реальной жизни свои законы.

Не всегда могут двое травмированных жизнью людей, переживших в один день воссоединение, балансирование на грани жизни и смерти, отчаянную схватку с опасными убийцами, вот просто так улыбаться друг другу и, срывая одежду, предаваться страсти в гостиной на старом диване. Им нужно время. Пять минут, пять часов, дней, а порой и лет, чтобы осознать случившееся. Чтобы пережить и, переступив через это, жить дальше.

— Если так подумать, то мы почти ничего не знаем друг о друге, — произнесла я, включив свет, и скинула обувь в коридоре.

Мы зашли в квартиру Тимофеева. Непроглядная темень стояла за окном. Часы на стене показывали начало второго ночи. До восхода солнца оставалось немногим более часа, но спать мне совершенно не хотелось.

— А что бы ты хотела узнать? — спросил Лёша, наблюдая за движениями моих губ.

— Ты всегда ведешь себя сдержанно.

Он снял кроссовки и бросил ключи на полку в прихожей.

— Это плохо?

Я стянула с плеча сумку и повесила на крючок.

— Нет. Я сама скрытна по натуре, поэтому могу тебя понять.

— Я полагал, это хорошая черта для мужчины.

Мне не удалось сдержать улыбку.

— Не могу не согласиться.

Тимофеев склонил голову, размышляя.

— Особенно для того, кому порой бывает непросто и говорить, и понимать, что ему отвечают.

Я кивнула, прошла в гостиную и скромно присела на край дивана.

— Я понимаю.