Адам был настолько поглощен игрой, что не заметил, как Эндрю собрал вещи и поставил чемоданы у двери.

— Нам надо ехать, дружище, — знаками сообщил он, опустившись на колени перед мальчиком и взъерошив ему черные волосы.

— Куда? — знаками спросил Адам, и в его серых глазах читалось ожидание какого-нибудь нового чуда.

— В аэропорт. — Эндрю старался сохранить бодрое выражение лица, но чувство тревоги переполняло его сердце.

Хорошо, что ему не надо было говорить, потому что голос сейчас бы выдал его.

— Мы должны навестить твою мать — Тери, — показал он. — Она нуждается в нас.

Тери лежала опутанная трубками и проволоками с подоткнутыми простынями, которые были такими же белыми, как и ее лицо. На мониторе у ее изголовья можно было видеть ритм биения ее сердца, наблюдая за которым Брайен мог заключить, что Тери дышала. Но ничего кроме страха он не испытывал.

Она была неземной, фарфоровой. Да и можно ли вообще, потеряв столько крови, все-таки остаться живой? Медицинские сестры были внимательными, но от ответов уклонялись.

— Мы не можем дать вам сведений, пока не приедет доктор, мистер Михаэльсон.

Брайен и Тамбурелли прилетели из Хило последним рейсом вскоре после того, как хирург присоединился к группе, занимавшейся поимкой Билли Шиэрза.

Брайен взглянул на часы: три часа ночи. Ева Хэмел и Моника Д’Арси вместе с Тамбурелли ушли всего пятнадцать минут назад, после того как ординатор пригрозил им, что надолго уложит их в больницу, если они не отправятся отдохнуть. Но Брайену казалось, что с того момента прошла целая вечность.

Моника. Она фактически спасла Тери жизнь. Изрезала себе запястья осколками стекол, но освободилась от пут и успела вовремя вызвать помощь, не дав тем самым Тери окончательно истечь кровью. С перевязанными запястьями Моника, не теряя присутствия духа, носилась по этажам больницы, наведываясь то в палату Евы, то к Тери, оптимистично заявляя Брайену, что Тери уже лучше и что все будет в порядке.

Брайену так хотелось в это верить!

Он устало поднялся со стула. При слабом освещении лампы дневного света, укрепленной над головой, Тери напоминала увядшую лилию. Губы ее потрескались и пересохли. По длинным пластиковым трубкам в ее вены по капле поступала кровь. Еще утром она была такой оживленной, так смеялась под лучами солнца, а черные волосы ее развевались по ветру, когда они резвились перед камерой Антонио.

Сейчас это было как бы уменьшенное и бледное изображение, вроде того, что начинает появляться в бачке при проявлении фотографии.

Брайен ласково дотронулся до ее щеки. Он так по-скотски вел себя с ней, когда они ходили в супермаркет за покупками. Тогда его через край переполняли злость и уязвленное самолюбие. Тери просила у него всегда лишь одного — его любви.