— Никто не поверит, что мне выпало встретиться с братом королевы, — гордо произнес он.

— Да уж, конечно, не поверят, — согласилась она. Потом плотно закрыла дверцу экипажа и откинулась на спинку сиденья, велев кучеру везти ее домой.

В последующие несколько часов Элиза не находила себе места. Что-то беспокоило ее, и она никак не могла унять тревогу. Она чувствовала: что-то произошло, но не понимала, что именно. Тем не менее это «что-то» ей очень не нравилось. Услышанное потрясло Себастьяна и привело его в ярость, и казалось даже, что пламя его чувства к Элизе словно бы угасло, стоило ему услышать имя Анастасан.

Элиза никуда не выходила из дому. Она то мерила шагами гостиную, то пыталась разобрать счета за разные хозяйственные покупки, то протирала корешки папиных книг, то играла с собаками. Минута тянулась за минутой, а Себастьян все не появлялся. Ничто не помогало ей успокоиться, и к концу дня она была буквально раздавлена происшедшим. Сбита с ног и уничтожена.

Назавтра она серьезно поговорила сама с собой и сурово напомнила себе, что жизнь в любом случае должна идти своим чередом. Придя к такому выводу, Элиза оделась и пошла на рынок, как делала раза два-три в неделю. Обошла ряды, купила хлеб и букетик цветов. А потом вдруг взяла себе дорогой бельгийский шоколад: она, несомненно, заслужила награду за все пережитое вчера. Когда Элиза вернулась домой, Поппи мыла пол в передней.

— Ну и погодка сегодня! — воскликнула Элиза, притворяясь веселой и снимая шляпку. — Никто к нам не приходил?

— Сегодня никто, — отозвалась Поппи, вытирая пол вокруг Элизы. — Молочница снова не явилась. А ведь этой девице полагалось бы приходить каждый день! — Она умолкла и отворила дверь, чтобы бросить взгляд на площадь. — На улице никого, как в воскресное утро, — подвела она итог наблюдениям, захлопнула дверь и вернулась к мытью пола.

Следующий день прошел в том же духе, без каких-либо вестей от Себастьяна. Следующий за этим день — тоже. На четвертый день Элиза почувствовала, что не может долее выносить неизвестности. Она повела Джека и Джона на прогулку к дому, где жила Холлис.

На ее стук дверь открыл Донован, слуга Холлис. Он был без камзола, а рукава рубахи были высоко закатаны, обнажая сильные мышцы рук. С одного плеча свисало полотенце, в руке же был веничек из перьев.

— Доброе утро, Донован, — сказала Элиза, разглядывая занятого уборкой слугу. — Вы сегодня работаете горничной?

— Миссис Ханикатт не держит горничную, мисс Триклбэнк. Она, правда, держит экономку, но сегодня миссис Эдисон прихворнула.