— Ага, за утесом стоит очередь из желающих послушать мои новости, — грубо отшутился пастух — верзила не меньше четырех с половиной локтей[82] ростом. — Я, кроме вас, людей годами не вижу.
— Я предупредил тебя на всякий случай, — сплюнув, оскалился капитан. — Веди к столу — будем писать.
Никон завел прибывших во двор, где бросил на козлы сбитую из корявых досок столешницу и придвинул к ней пеньки, служившие табуретками. Батиста осторожно вытащил из холщового мешочка кусок неровного пергамента, чернильницу и стилос. А Антонио развязал пленников — бежать им все равно было некуда.
— Франк, переводи. Пусть вельможа напишет письмо домой с требованием о выкупе, мы же найдем способ передать послание в Дамаск. Обмен произведем на этом острове. Он, как видишь, безлюдный, так что все по-честному.
Габриэль перевел слова пирата и увидел в глазах сарацина растерянность. Венецианцы и без перевода поняли, что тот не умеет писать. По острову прокатились отборные ругательства; даже козы поняли: у людей что-то не ладится. Шевалье с интересом прослушал эту эмоциональную речь и взял на вооружение несколько идиоматических выражений. Он единственный из присутствующих сохранял веселое расположение духа, продавая себя из одного рабства в другое. А потому уже знал, как поступить.
— В вашем доме умеют читать на латыни? — обратился Габриэль к сеиду.
— Несомненно! У меня есть ученый секретарь, да и дочь-умница владеет разными языками, — разоткровенничался тот, надеясь на спасение.
Под диктовку пиратов Габриэль написал письмо.
Уладив дела, гости не отказались от предложенного обеда. Габриэль, отвыкнув на галере есть в человеческих условиях — за столом, наслаждался этой нехитрой радостью. Море и солнце были на своих местах, но сейчас вместо тяжелого весла он держал в руках стилос и ложку. Габриэль воспрянул духом. Он снова выжил, один из немногих!
Возвращаясь на галеру, Батиста бросил франку старенький, заштопанный, но все же шерстяной плащ.
— Ночи здесь холодные, а ты нам как-никак помог, — объяснил свой благородный порыв пират.
Габриэль, поймав подарок, посмотрел на свою разорванную в клочья рубаху и испытал легкие угрызения совести за нелестные мысли о пиратах.
***
За пленниками на острове никто не наблюдал — вокруг лишь суровое море. У Никона имелась рыбацкая лодка, но настолько ветхая, что отплыть на ней дальше двух десятков туазов от берега никто не решался. Поэтому предоставленный сам себе Габриэль наслаждался свободой.
Он нашел палку, размерами напоминавшую меч, и стал упражняться в фехтовании. Его руки быстро вспомнили знакомые приемы, и виртуозное вращение в воздухе псевдомеча приковало всеобщее внимание. Особенно заинтересовались двое сыновей пастуха, не отрывавшие восторженных глаз от невиданного доселе зрелища. Габриэль, подмигнув им и предложив повторить его действия, сразу же установил с парнями приятельские отношения. Он охотно обучал их стрельбе из лука, владению кинжалом и демонстрировал приемы рукопашного боя. Немудрено, что через несколько дней они бегали за рыцарем, будто два преданных щенка.