— Где ум… — бормотал Рено, предчувствуя что-то важное. —
— Д’Эспри! — вдруг воскликнул Андре. — В доме, где находится сеньор д’Эспри! Это он написал это письмо под диктовку разбойников.
— Ты прав! — Потрясенный де Вир крепко обнял сообразительного парня. — Теперь я спокоен, Габриэль рядом с моей дочерью!
— Господин, я знаю, о какой оливковой роще идет речь. Местность там ровная и хорошо просматривается. Разбойники издалека увидят сопровождающих вас людей, — заметил Этьен.
— А никого и не будет, — ответил де Вир. — Я поеду один.
***
Наконец-то тревожная ночь, проведенная в логове разбойников, сменилась рассветом.
Еще вечером, составляя письмо в общем зале за длинным столом, Габриэль запоминал обстановку. В полуразрушенной башне, находившейся часах в трех ходьбы от города, сохранилось перекрытие над первым этажом, служившее разбойникам крышей. В двух угловых комнатах уцелела каменная кладка, а в помещении, куда затолкали шевалье, недостающую стену заменили куском ветхого полотнища. После того как он написал послание, ему сунули кусок сыра с хлебом, кружку с кислой жижей, обозвав ее вином, и велели помалкивать, если он хочет выбраться отсюда живым.
Утром, когда все в башне зашевелились, Габриэль изо всех сил напрягал слух, стараясь различить звуки. Вскоре заскрипела, открываясь, дверь и раздался высокомерный женский голос. Изабель! Она здесь! Рыцарь осенил себя крестным знамением и, бесшумно ступая, подошел к занавеске и осторожно выглянул из-за нее.
Разбойники закончили завтракать и разбрелись по углам. Они то уходили, то возвращались. Определить, сколько их было рядом с башней, Габриэлю не удалось. Лишь возле дверей комнаты, где держали девушку, постоянно дежурил стражник, да у котла, подвешенного над очагом, колдовал колченогий парнишка, и башня наполнялась вкусным запахом еды. Рядом с костром стояла бадья с песком — на случай, если понадобится срочно погасить огонь. Скользнув взглядом по грубо сколоченным, стоящим вдоль стен кроватям, Габриэль заметил в противоположном углу лестницу, ведущую на второй, уже несуществующий этаж. Окна-бойницы почти не пропускали дневного света, поэтому горели факелы в стенных креплениях.
Запомнив обстановку, Габриэль осторожно отвязал от бедер короткие кинжалы и вытащил из головного убора метательные ножи. Он с трудом спрятал их в чалме, отчего та приняла еще более несуразную форму. Но разбойники решили, что его жалкий вид и неровная походка — привязанные кинжалы сковывали движения — объясняются убогостью писаря, а потому не стали обыскивать его полностью, ограничившись осмотром тощей котомки.