Хочу растянуть этот момент по максимуму. Ничего не делать, ни о чем не просить. Просто быть с ней рядом, как сейчас. Вдыхать сладкий, с нотками ванили, аромат ее волос, и верить в иллюзию счастья. Только бы она не отпускала. Только бы продолжала прижиматься ко мне. Только бы не ненавидела…

– Я так сильно люблю тебя, – звонкий голосок Мери разрезает тишину, повисшую в воздухе, и проникает мне прямо в сердце. – Так люблю…

Не выдерживаю. Разворачиваюсь к ней лицом, обхватываю руками голову девушки и прижимаю к своей. Слезы жгут взгляд, от ее аромата сносит крышу. Наши дыхания сплетаются воедино, вырисовывая невидимые узоры и прожигая кожу своим неконтролируемым пламенем. Ладошки Мери упираются мне в сердце, заставляют его биться чаще. Ее губы находятся всего в нескольких сантиметрах от моей шеи, а мои так и рвутся накрыть сладкий ротик и целовать до тех пор, пока последние силы не покинут бренное тело.

– Воробышек, – шепчу с придыханием, плавясь под ее пристальным взглядом. – Мой бесценный раненный птенчик… – она всхлипывает и начинает плакать. – Если бы я только мог, – голос срывается, отказывается подчиняться мне, но я настырно продолжаю говорить, выводя на собственной душе надпись «насильник». – Я бы отдал все на свете, чтобы вернуться в прошлое и застрелить себя до того, как посмею коснуться тебя этими руками… Я шесть лет жил с мыслью о том, как найду тебя, встану перед тобой на колени и буду умолять простить. Заставлял себя верить, будто ТАКОЕ возможно простить…

– Не надо, – умоляет она, но не перестает плакать. Холодная ладошка прижимается к моим губам, а глубокие карие глаза буравят так, что хочется упасть замертво, лишь бы не видеть этой боли, не тонуть в ее слезах. – Пожалуйста, не надо…

Замолкаю, только бы она не страдала. Мои слова ранят ее, возвращают в прошлое. Мери не хочет вспоминать. Бог свидетель, я прекрасно ее понимаю. Хочу, чтобы она забыла. Хочу, чтобы ее шрамы затянулись, чтобы перестали кровоточить. Хочу видеть ее счастливой, или… Вообще больше никогда не видеть, но только бы знать, что она отпустила, оставила меня в том проклятом клубе и освободилась. От меня, от воспоминаний, от той ночи…

Не понимаю, как мы оказываемся в гостиной. Она усаживает меня на диван, совсем как маленького. Неуверенными, неловкими, абсолютно невинными движениями, снимает с меня мокрую рубашку, отбрасывает ее в строну. Следом летит и майка. Остаюсь перед ней с обнаженным торсом и распахнутой настежь душой. Малышка замирает, заворожено смотрит на татуировку. Воробышек, расположившийся на импровизированной ветке-шраме.