– Не даешь? А подружка твоя нежадная. Хорошая давалка была, пока не залетела, – рассмеялся Матвей.

Иван сжал кулаки. Если до этого речь шла о Маше, то о какой подруге завел пластинку Малконский, им стало ясно без лишних слов.

– По-хорошему не хочешь, да? Все равно тебя сломаю, тварь, – брызгал слюной Матвей. – Никто не смеет отказывать Матвею Малконскому.

Внутри Ивана все похолодело.

«Неужели этот урод взял Манюню силой?»

– Ах ты… – Давыдов не успел кинуться на Малконского, был перехвачен Грачом. – Пусти меня, я его урою!

– И сядешь?

– Да хотя бы так! – Он не ведал, что творил, перед глазами все подернулось алой дымкой.

– Значит, сыновья тебе уже побоку? – слова Грача подействовали на Ивана как ушат ледяной воды.

Он перестал вырываться, обмяк, другу пришлось тащить его к креслу. Ноги Давыдова послушались не сразу.

– И у меня есть сын, – вдруг заулыбался Малконский. – Большой уже, наверное. Только Лёлька-с**а фотки не шлет. Что с них, с*к, возьмешь? Одна не дала, вторая залетела и за бугор свинтила. Ха-ха!

Матвей опять покатился со смеху,  а потом дрожащими руками взял горелку, ложку и стал разводить герыч.

Давыдов передернулся.

– Нет у тебя сына, – хриплым голосом прокаркал он. – Не родился.

– Не родился, – как бы между прочим повторил Малконский. – А ведь я сам дал бабло, чтобы избавилась…

Иван похолодел.

Матвей хмыкнул, застыл и опять разошелся диким хохотом. А потом вдруг слезами залился.

– Сына нет. Отца тоже нет, – закашлялся соплями он. – Бабла в казино для меня стало жалко, выгнал. Паршивая овца в роду великих Малконских. Я овца, слышали?

Матвей набрал шприц, перетянул руку и…

И минуты не прошло, как он откинулся назад, глаза закатились, а рот округлился в блаженном «о».