У молодого телеграфиста была слишком маленькая фуражка и слишком большие уши. Но по-своему он был даже неглуп, потому что о принятых и отправленных им телеграммах рассказывал только избранным.

Другой, с кем полезно было иметь доверительные отношения, был редактор местной газеты, старый холостяк, которому по этой причине никто не мешал думать о нескольких вещах одновременно.

Эта доверительность проявлялась не столько в светском общении, сколько за шахматной доской, когда игра в шахматы была приправлена пуншем. В такие вечера по «Гранду» распространялся запах сигар.

Главным, однако, были не шахматная доска и уж тем более не пунш. Игра проходила не в молчании, как предпочли бы заядлые шахматисты. Но разговор был тихий и полезный для обоих играющих.

Редактор засиживался в личной гостиной Дины Грёнэльв при закрытых дверях иногда даже за полночь, и это могли бы счесть нарушением хорошего тона, но люди как будто ничего не замечали.

Потому что, во-первых, все происходило открыто. Во-вторых, редактор был не тот человек, которого можно было заподозрить в плотских слабостях и в том, о чем говорить не принято. А в-третьих, состоятельные люди имели право на неприкосновенность.

Сила и положение редактора были всем очевидны. Сплетничать о нем было неблагодарным делом. Редактор знал то, что было неизвестно телеграфисту. Это уже не раз подтверждалось. Ему было достаточно написать одну фразу в небольшой заметке, и неосторожный сплетник был бы опозорен и уничтожен.

Положение Дины было менее определенным. Но того, кто видит людей насквозь, следует опасаться. Если только тебя не оскорбили, как вдова Рют Улесен. Та делилась своими наблюдениями на почте и на базаре. А то и на пристани, где ветер подхватывал ее слова, и они становились всеобщим достоянием, прежде чем человек успевал повернуть голову.

И только одного человека беспокоили шахматные партии Дины и редактора, а именно отца и благотворителя газеты Вилфреда Олаисена.

Узнав о шахматных партиях, он как-то раз сказал редактору после очередного совещания:

— Я слышал, вы вчера вечером играли в шахматы с моей компаньоншей?

— Кто вам это сказал? — поинтересовался Улюф Люнг, схватил шляпу и ушел, не дожидаясь ответа.

Одно то, что находившийся у него на службе редактор проявил невежливость и не дождался ответа, неприятно подействовало на Вилфреда Олаисена. Он отправился на верфь и целый час мерил шагами контору от окна до письменного стола.

Но он был не из тех, кто долго таит зло. Через час ему стало ясно, что он хочет научиться играть в шахматы.