Карна встала и подошла к печке. И услыхала папины шаги. Он крался, как вор. Она перестала дышать и исчезла.

Карна очнулась в кровати — папа натирал ей руку мазью. Значит, она упала на печку.

Потом ей стало больно. Вот и хорошо. По крайней мере, она знает, что именно у нее болит. Лицо было мокрым от слез.

— Карна, я здесь! Карна! Сейчас мазь подействует, и тебе станет легче. — Голос у папы был как раньше. Как в Рейнснесе, в лодке. Где угодно.

Ей захотелось вернуться в то время. Она зажмурилась, чтобы не видеть папу. Потому что не знала, хватит ли у нее сил ненавидеть его.

Он, как всегда, покачивал ее, прижав к себе. Боль почти прошла, но Карна не подала виду. Ведь пока она не подаст признаков жизни, он будет обнимать ее и произносить ее имя. Снова и снова.

Она решила открыть глаза лишь затем, чтобы не промахнуться, когда плюнет на него. Но, встретившись с ним глазами, она не смогла плюнуть.

— Ты не должна топить печку, пока все спят, — шепотом сказал он.

Она не спросила, почему он одет и почему у него в волосах снег. Ей удалось снова исчезнуть. Уплыть от него далеко за шхеры.

Наутро она чувствовала себя больной. Что-то случилось с окном. Оно само то открывалось, то закрывалось. Это Стине пыталась ей что-то сказать, но Карна ее не видела.

Пришел папа и сказал, что у нее высокая температура. Пока он был в комнате, окно оставалось закрытым, и Карне показалось, что в комнате пахнет Ханной.

Она через силу стерпела его объятие. Но когда он спросил, слышит ли она его, не смогла ответить ему.

Он сел рядом, и она поняла, что он останется с ней, если она не откликнется. Это было бы выше ее сил.

— Я здорова, — сердито сказала она.

— У тебя высокая температура, и ты плачешь.

— Нет. — Она плакала.

— Приятно было услышать твой голос, — весело сказал папа и улыбнулся.

Она снова закрыла глаза.