— Ты прощаешь меня?

— У тебя и правда раздулась губа, Пако, — говорит мама, осматривая его рану.

Пако дотрагивается до ссадины.

— Да, я налетел на кулак. Знаете, как это бывает.

— Нет, не знаю. Если постоянно будешь налетать на кулаки, то в конце концов попадешь в больницу, — предупреждает она, покачивая пальцем. — Мне пора на работу. И, Пако, держись сегодня подальше от кулаков, хорошо? Не забудь все закрыть, Алехандро, когда будешь уходить, porfis[121]…

Я прожигаю Пако взглядом.

— Что?

— Ты знаешь что. Как мог ты притащить Бриттани на склад?

— Прости. — Пако уплетает нашу еду.

— Нет, тебе не стыдно.

— Ладно, ты прав. Не стыдно.

Я смотрю с отвращением, как он зачерпывает пальцами еду и запихивает в рот.

— Я не знаю, почему до сих пор тебя терплю, — удивляюсь я.

— Так что случилось у вас с Бриттани прошлым вечером? — спрашивает Пако, когда мы выходим на улицу.

Мой завтрак может полезть из меня обратно, и это вовсе не из-за того, что я видел, как Пако ест. Я хватаю его за воротник.