– Ли Мей, – с трудом выговорил он.
– Ли Мей, – повторила Лилавати и тут же вплела это имя в свой ласковый шепот, купая в нем новорожденное дитя.
– Почему… почему ты все это делаешь?
Лилавати искоса взглянула на него:
– Ну уж не ради тебя! – Она перевела взгляд с ребенка на ее руках вдаль, на реку. – Мне знакома эта долина огня, крови и боли. Эта узкая тропинка между жизнью и смертью. Четыре раза я проходила по ней. Четверых детей я родила и одного похоронила.
Она опустила взгляд на Ли Мей. Лицо ее помягчело:
– Ни одно дитя не виновато в том, как его зачали и как родили. Каждое дитя заслуживает того, чтобы к нему были добры.
Удар хлыста, который он более чем заслужил; и когда умерла маленькая Кальпана, и когда ее похоронили, он был в море.
– Я унесу ее с собой, – прошептала она. – Я велела все приготовить: и колыбель, и распашонки, и пеленки. Попробуй уснуть.
Больше не удостоив его ни взглядом, она пошла, унося на руках ребенка.
Рахарио еще некоторое время стоял на веранде.
Мягко шевелились листья деревьев в дымчатой голубизне раннего вечера, спокойно и ровно текла мимо река Серангун. В саду царили тишина и покой. Как будто ничего не случилось. Как будто в этот страшный день не разрушился мир.
Он сомневался, что сможет еще когда-нибудь уснуть. Медленно повернулся и пошел в спальню.
Только сладковатый, медный запах крови напоминал о поле битвы этого дня.
Много сражений провел он, когда был молодым, убил нескольких человек, несколько раз уносил на себе тяжелые раны – от пули и от кинжала. Но удара такого жестокого, как от рождения Ли Мей, не было.
Кровь. Так много крови.
Алой, как анемоны на морском дне. Карминной, как сырое мясо. Темно-пурпурной, почти черной. Слишком много крови для такого небольшого, нежного тела, как было у Мей Ю.