Жозефина поначалу любила павильон, потом избегала его, потому что он был воплощением несбывшихся надежд. Потом возненавидела его.

Георгине почудилось, что со стороны дома доносятся громкие голоса. Жозефины, которая с плачем исторгает заклинания и упреки, Гордона Финдли, который оправдывается и просит прощения; возможно, он и сам в немом стыде, в униженном раскаянии накликал на себя обвинения – в надежде, что Жозефина простит его.

Жозефина, которая с такой любовью приняла Божий дар – этого ребенка. Которая остаток своей короткой жизни была привязана к своему мужу в счастливом браке. Потому что нашла путь, чтобы простить, но все-таки не забыть. Павильону и лесочку, уже приговоренным было к сносу, к вырубанию, суждено было уцелеть. Как вечному, очевидному напоминанию о неверности Гордона Финдли.

Как это страшно – получать прощение таким образом.

Георгина осторожно поднялась по истлевшим ступенькам, проросшая сквозь них трава щекотала ей ноги. Нырнула в сумрачно-зеленый свет, во влажный воздух. В этот запах моря, прелости и соли.

Она бродила среди стен, пропитанных тенями прошлого. В помещении, полном воспоминаний, которые не были ее собственными, но со временем переплелись с ними. Наполненном мечтами и некогда безымянной тоской, которую теперь она знала, как назвать. Размытые, еще неоформленные начала истории, которая терпеливо выжидала, когда придет время быть рассказанной. История, которая начиналась здесь.

История еще молодого Гордона Финдли; Георгина не знала его таким молодым. Лет тридцати, волосы как вороново крыло. Рослый и широкоплечий, тонкий, стройный и крепкий, как железное дерево. И Тиях, намного миниатюрнее, намного моложе его, со сверкающими глазами и волосами цвета темнейшей пальмовой древесины. Которая так охотно смеялась и никогда не могла удержать руки в покое, когда говорила и была так хороша, что все парни в деревне сходили по ней с ума.

Пара голубых и пара черных глаз встретились совершенно обычным, повседневным образом. Начали задерживаться друг на друге, надолго и все дольше; дольше, чем позволительно. Улыбка, на которую ответили. Шутка, которой вместе рассмеялись. Сердцебиение. Беглое, случайное соприкосновение. Руки, которые нашли друг друга, первый поцелуй украдкой и в какой-то момент желание большего. Намного большего.

Георгина смотрела на кровать.

В которой Рахарио сделал ее женщиной. В которой, возможно, она восприняла своего старшего сына. Та же кровать, в которой была зачата она сама. Ее отцом и юной малайзийкой.

Ее желудок сдавило судорогой. Помещение закружилось вокруг нее, и она зашаталась, наткнулась на твердый край и ухватилась руками за умывальный столик.