– А вдруг завтра она заметит, что мы ей нужны – а нас и нет?

– На этот случай она знает, где нас найти. Не так уж далеко мы уплываем. И через месяц вообще вернемся домой.

Джо кивнула, но он ее не убедил. Один месяц в ее возрасте был целой вечностью.

– Ты сможешь там покататься верхом на слоне, – попытался он заинтересовать ее. Отвлечь.

Лучик вспыхнул на личике Джо, но тут же погас.

– Мама бы тоже с удовольствием покаталась.

– Но ты ей об этом обязательно расскажешь, когда мы вернемся, хорошо?

Джо горячо закивала.

Если мы застанем ее на месте, когда вернемся.

Пол прижал дочку к себе, в равной мере плавясь от любви к своей маленькой девочке и лопаясь от мрачной решимости сделать все, чтобы защитить ее.

26

26

Тихо стало в Л’Эспуаре с тех пор, как Джо – эта маленькая Путри – уехала, прихватив с собой радостный голос и счастливый смех. Без туана Бигелоу распался привычный распорядок дня, и на цыпочках прислуга ходила теперь вокруг мэм Георгины, которая остановилась в безвременье, как вода в губке.

Дом – будто снова обретя голос в пустоте и молчании своих жителей – начал скрипеть и постанывать, нашептывать и бормотать. Рассказывать истории, которые пережил и о которых слишком долго помалкивал.

Георгина вслушивалась в эти звуки, которые часто говорили голосом Семпаки. Иногда голосом Гордона Финдли. И Жозефины.

Высокий звон цикад – как звук рассыпанного серебра, на фоне которого пение птиц казалось бледным и глухим, – наполнял веранду. Лишь временами, когда волны накатывали сильнее, было слышно море.

Георгина пыталась представить себе, как молодая Семпака, которой не было еще и двадцати, пустилась в путь из деревни в город с плетеной корзинкой на локте и спрашивала дорогу в Л’Эспуар. В корзинке вопило новорожденное дитя женского пола, голодное и даже еще не обтертое от крови и слизи матери.

Ребенок-дух. Ханту, которого решено было отдать туда, откуда он явился.