У Генриха отвисает челюсть:

— Моя матушка?!

— Говорят, она делила постель со своим дядей, узурпатором Ричардом, — бросаю я прямо ему в лицо. — Только подумай! Говорят еще, что и твоему отцу она принадлежала даже до обручения. Получается, в день своей свадьбы она была дважды бесчестна! И что же? Мы что, позволим людям говорить такое о королеве? Не хочешь ли ты, чтобы тебя низвергли с трона из-за таких сплетен? И меня? И нашего сына?

Он ловит воздух губами, едва справляясь с собой. Он любил свою матушку и никогда не видел в ней женщины.

— Матушка никогда… Она была самая… самая… как это можно!

— Ты видишь? Вот что бывает, если позволить людям перемывать кости тем, кто выше их по положению! — формулирую я закон, который призван меня защитить. — Если ты позволишь кому-либо бросить на меня тень, скандал не остановить. Оскорблена буду я, но угроза висит и над тобой. Оскорбление, нанесенное королеве, подрывает основы трона. Помни об этом, Генрих.

— Но она сказала это! — кричит он. — Она сказала, что нет греха в том, что я лег с ней, потому что я женат не по-настоящему!

— Она солгала, Генрих, — говорю я. — Она притворилась девственницей и опорочила меня.

Он весь красный от гнева. Гневаться для него легче, чем оправдываться и защищаться.

— Вот шлюха! — взрывается он. — Только шлюха могла так обойтись со мной!

— Держи ухо востро, мой милый. Юным дамам нельзя верить, — спокойно говорю я. — Теперь, когда ты король, нужно быть начеку, любовь моя. Они будут бегать за тобой, очаровывать и соблазнять, но ты должен быть мне верен. Я твоя девственная невеста, я твоя первая любовь. Я твоя жена, Генрих! Не покидай меня!

Он сжимает меня в объятиях:

— Прости меня!

— Все, тема закрыта, — торжественно говорю я. — Мы больше никогда об этом не заговорим. Я не потерплю никаких намеков и никому не позволю чернить ни себя, ни твою дорогую мать.

— Да! — как в лихорадке, подхватывает он. — Перед Богом клянусь, мы больше и сами об этом не заговорим, и другим не позволим.

Наутро Генрих и Екатерина, пробудившись, вместе направились отстоять мессу. Екатерина преклонила колени, чтобы исповедаться перед своим духовником. Генрих отметил, что исповедь заняла совсем немного времени. Конечно, какие у Екатерины грехи? От этой мысли ему стало не по себе. Он знал, что она чиста сердцем, совсем как его дорогая матушка. Спрятав лицо в ладонях, он покаянно думал о том, что Екатерина ни разу не сказала лживого слова, ни разу не покривила душой…

На королевскую охоту я выезжаю в красной бархатной амазонке и с намерением показать, что прекрасно себя чувствую, что вернулась в свет, что все будет, как прежде. Мы долго скачем за красивым оленем, который обежал по кругу весь огромный парк, прежде чем гончие загнали его в реку. Генрих сам с хохотом полез в воду, чтобы перерезать ему горло. Речной поток окрашивается кровью, кровь пятнает одежду и руки короля. Я смеюсь вместе со всеми, но от вида крови меня тошнит.