– Нет, боже мой, нет.

Я даже представить себе не могла, что со мной будет, если кто прознает, что я дала королеве снадобье, а она из-за этого недоносила наследного принца.

Я поднялась, повернулась к окну – вода серая, холодная. Я представила себе Анну в начале беременности, румяную, с набухшими грудями. А теперь она такая бледная, будто высохшая, все краски потеряла.

– Дай мне настой. Она сама решит, принимать его или нет.

Старуха тоже поднялась со стула, заковыляла в заднюю комнату.

– Обойдется тебе в три шиллинга.

Я ничего не сказала, хотя цену она заломила несуразную, положила серебряные монеты на засаленный стол. Одно быстрое движение – и монеты исчезли.

– Не того надо бояться.

Я обернулась на полдороге к двери:

– Что?

– Не питья, а лезвия – вот чего тебе надо бояться.

У меня по спине прошел холодный озноб, будто туман пополз с реки.

– Что ты хочешь этим сказать?

Она тряхнула головой, будто только что проснулась:

– Я? Ничего. Если понимаешь, в чем дело, тогда запомни мои слова хорошенько. Если невдомек, забудь пустую болтовню.

Я помедлила – вдруг старуха еще что надумает, но она молчала. Оставалось только открыть дверь и выскользнуть вон.

Джордж ждал, руки сложены на груди. Когда я появилась, он в молчании взял меня под руку. Мы торопливо спустились по скользкой, замшелой лестнице, ступили в утлую лодчонку. Всю дорогу домой молчали, слышно было только, как лодочник ровно и сильно гребет против течения. Когда вышли на пристань, я быстро шепнула Джорджу:

– Кое-что ты должен знать: если дитя не мертво, снадобье его убьет – будет на нашей совести. И еще…

– А можно как-нибудь узнать, вдруг это мальчик, прежде чем она выпьет настой?