– Епископа Фишера?

– Я всегда считал, он заколдованный. Генрих его так любит, он позволял себе защищать королеву Екатерину, и то его не тронули. Он один ей был верен, не изменил. Она расстроится.

– Ну продержат его в Тауэре неделю-другую и отпустят. И еще извинятся.

– Зависит от того, чего они от него хотят. Он не принес клятву на верность дочери Анны. Я в этом уверен. Он не позволит Елизавете унаследовать трон вместо Марии, он десяток книг написал, тысячу проповедей сказал в защиту брака. Не может он согласиться, чтобы дочь Екатерины осталась ни с чем.

– Тогда он там надолго останется.

– Похоже на то.

Я подошла ближе, взяла его за руку:

– Что ты так беспокоишься? У него будут книги и все остальное, друзья придут его проведать. А к концу лета его выпустят.

Уильям повернулся к реке, крепче сжал мою ладонь.

– Все дело в моменте, когда Генрих приказал его препроводить в Тауэр. Во время мессы, когда делами занимался. Сама подумай, Мария. Приказать во время мессы препроводить епископа в Тауэр.

– Он всегда делами занимается на мессе. – Мне не хотелось поддаваться печали. – Это ничего не значит.

– Вот они, законы Генриха! – Уильям так и не отпустил моей руки. – Акт о престолонаследии, да еще с клятвой, Акт о супрематии – верховенстве короля, и вдобавок Акт об измене. Это тебе не земельные законы. Генриху они нужны, чтобы поймать в ловушку всех своих врагов. Фишер и Мор прямехонько в этот капкан попадутся.

– Ну не отрубит же он им головы… – рассудительно начала я. – Послушай, Уильям, один из них самый уважаемый служитель Церкви во всей стране, а другой был лорд-канцлером. Не осмелится он их казнить.

– Если он осмелится обвинить их в измене, никому из нас не уцелеть.

– Почему? – Я заметила, что, как и он, говорю шепотом.

– Потому что ему теперь ясно, папа своих слуг не защищает, англичане против тирании не восстают. Будь человек трижды знаменит, будь у него все связи на свете – его все равно можно арестовать по новому закону, который сочинил король. Сколько еще времени королеве Екатерине быть на свободе, если ее главный сторонник в тюрьме?

Я вырвала руку:

– Даже слушать тебя не хочу. Собственной тени пугаешься. Мой дедушка Говард сидел в Тауэре за измену и вышел оттуда с улыбкой. Генрих никогда не казнит Томаса Мора, он его слишком любит. Может, они сейчас и в ссоре, но Мор всегда был его лучшим другом.

– Помнишь своего дядюшку Бекингема?

– Это другое дело, тот действительно был виноват.