— Ваше величество, вы позволите мне оставаться с Елизаветой до… до конца? — спросила я.
— Ты так сильно ее полюбила? — с ревностью в голосе спросила королева. — Ты теперь ее шутиха?
— Нет, ваше величество. Мне просто жалко ее. Думаю, и вы бы прониклись жалостью, если бы ее увидели.
— Я не желаю ее видеть, — холодно повторила королева. — И не позволяю себе жалеть ее. Но ты можешь оставаться при ней. Ты — добрая девочка, Ханна. Я помню, как мы вместе въезжали в Лондон. Тогда, в первый день.
Королева огляделась по сторонам. Нынче лондонские улицы сильно отличались от тех, что встретили нас в день ее триумфального въезда в столицу. Повсюду на скрипучих виселицах раскачивались трупы мятежников. Петли на их шеях успели потемнеть. На окрестных крышах сидели ленивые вороны, разжиревшие на страшном пиршестве. В городе пахло так, будто Лондон накрыло моровое поветрие. Но у чумы и английского мятежа был одинаковый запах.
— Тогда я была полна больших надежд, — призналась королева. — И они вернутся. Я это знаю.
— Я в этом уверена, — сказала я, произнося пустые слова.
— Когда Филипп Испанский приедет в Англию, мы произведем множество перемен, — заверила меня королева. — Вот увидишь: наша жизнь изменится к лучшему.
— Он скоро приедет?
— В этом месяце.
Я кивнула. Его приезд означал для Елизаветы смертный приговор. Он поклялся, что не приедет в Англию, пока жива протестантская принцесса. Судя по всему, жить ей оставалось не больше трех недель.
— Ваше величество, мой прежний господин, Роберт Дадли… он по-прежнему в Тауэре, — осторожно сказала я, надеясь косвенным образом узнать о его судьбе.
— Знаю, — спокойно ответила королева. — Он там, где и положено быть предателям и изменникам. Не желаю о них слышать. Все, кто признаны виновными, должны быть казнены. Нужно освободить страну от этой заразы.
— Я знаю: вы будете справедливой и милосердной, — только и могла сказать я.
— Справедливой я буду непременно, — ответила королева. — Но некоторые — и среди них Елизавета — исчерпали запас моего милосердия. Пусть лучше теперь молится о Божьем милосердии.
Королева взмахнула хлыстом, пустив лошадь легким галопом. Придворные устремились за нею, и я оказалась в хвосте кавалькады, понимая, что наш разговор окончен.