Свадьба королевы намечалась на май. Месяц успел перевалить на вторую половину. Погода становилась теплее. Между тем эшафот для Елизаветы так и не начинали строить. Никаких слухов о скором приезде Филиппа Испанского тоже не было. Перемены произошли совершенно неожиданно, однако связаны они были совсем не с женихом королевы. Во дворе Тауэра появился какой-то сквайр из Норфолка вместе со своими людьми, одетыми в голубые ливреи. Елизавета в страхе заметалась от окна к двери. Она вытягивала шею, пытаясь хоть что-то увидеть в узкое окошко. Она припадала глазом к замочной скважине. Она допытывалась у стражников, не будут ли на лужайке строить эшафот. Те клялись и божились, что нет, однако принцесса им не верила. Наконец она послала меня вниз спросить, не явился ли этот сквайр, чтобы присутствовать на ее казни. Елизавета никому не верила и не успокаивалась до тех пор, пока все не увидит своими глазами. Но сейчас она могла видеть происходящее во дворе лишь моими глазами.

— Верьте мне, — сказала я ей перед уходом.

Елизавета сжала мои руки.

— Поклянись, что не солжешь мне, — умоляла она. — Я должна знать, когда. Вдруг сегодня? Я должна подготовиться, а пока я совсем не готова.

Она закусила и без того искусанную губу.

— Ханна, мне всего двадцать. Я не готова умереть завтра.

Я лишь кивнула и понеслась вниз. Лужайка была пуста; на зеленой траве я не увидела напиленных досок, ожидавших плотника. Значит, сегодня принцессу точно не казнят. Я прошла к каналу и заговорила с одним из слуг приезжего сквайра. То, что я от него узнала, заставило меня опрометью понестись к принцессе.

— Вы спасены! — почти крикнула я, вбежав в ее убогую комнату.

Услышав мои слова, Кэт Эшли закатила глаза и перекрестилась. Страх пробудил в ней старую привычку.

Елизавета стояла на коленях возле окна и смотрела на кружащих в небе чаек.

— Что? — тихо спросила она, поворачивая ко мне свое бледное лицо с покрасневшими веками.

— Вас освобождают под надзор сэра Генри Бедингфилда, — сказала я. — Вы отправитесь вместе с ним в Вудстокский дворец.

Лицо принцессы не озарилось радостью. Я не увидела даже проблеска надежды.

— И что это значит? — равнодушно спросила она, будто речь шла о ком-то другом.

— Домашний арест.

— Выходит, с меня не сняли все обвинения? Меня не возвращают ко двору?

— Главное, что вас не будут судить и не казнят, — подчеркнула я. — И вы покинете Тауэр. А другие узники останутся здесь, и их положение куда хуже вашего.

— Чему ты радуешься? — устало спросила Елизавета. — Меня погребут в этом Вудстоке. Это просто уловка моей сестры. Нужно увезти меня подальше от Лондона, чтобы обо мне забыли. А потом — отравить и похоронить в той глуши.