— Я предпочла бы остаться с тобой наедине, — заявила леди Дадли.

Меня захлестнуло волной сильной ненависти к ней. Вместе с волной промелькнуло видение — настолько страшное, что я попятилась и даже зашипела, словно кошка, увидевшая чужого пса.

— Ты что? — удивился сэр Роберт.

— Ничего особенного, — отмахнулась я и встряхнула головой, прогоняя страшную картину. Она была нечеткой по очертаниям и такой же непонятной по смыслу. Я увидела леди Дадли распростертой на полу, бездыханной. Казалось, какая-то сила оторвала ее от Роберта Дадли. Я понимала: мое видение затуманено ревностью и неприязнью к этой женщине, потому я и увидела ее брошенной во тьму, черную, как смерть. — Жарко тут у вас, — сказала я первые пришедшие на ум слова.

Сэр Роберт с недоумением посмотрел на меня, но допытываться не стал.

— Думаю, тебе пора, — вполголоса сказал он. — Не забывай меня, Ханна.

Я кивнула и пошла к двери. Стражник открыл мне ее. Я поклонилась леди Дадли, и та ответила легким кивком, словно я была ее служанка, которая сейчас только мешала. Ей так хотелось остаться наедине с мужем, что на вежливость ее уже не хватало. Да и кто я такая, чтобы быть со мной вежливой?

— Всего вам доброго, леди Дадли, — сказала я, чтобы заставить ее ответить.

Увы! Эта женщина решительно не желала со мной говорить. Она повернулась спиной, будто меня вообще не существовало.

Страх и мрачное настроение сохранялись у Елизаветы до тех пор, пока зубцы подъемной решетки не поднялись и мы не вышли за пределы Тауэра. По другую сторону ворот уже стояла повозка с паланкином. Я вместе с несколькими служанками принцессы ехала следом за повозкой. Чем дальше на запад от Лондона двигалась наша маленькая процессия, тем триумфальнее она становилась. Жители деревушек, едва заслышав цокот копыт и лязг упряжи, выбегали из домов и плясали прямо на дороге. Дети, желающие видеть протестантскую принцессу, требовали, чтобы взрослые подняли их к себе на плечи. В Виндзоре, вся жизнь которого проходила в тени королевского замка, в Итоне, а затем и в Уайкоуме люди выстраивались вдоль дороги. Они улыбались и махали Елизавете, и принцесса, всегда чутко относившаяся к зрителям, становилась все оживленнее. Она попросила сложить подушки так, чтобы можно было сидеть, всё видеть и чтобы видели ее.

Люди несли принцессе еду и вина. Вскоре мы были нагружены корзинками и свертками со снедью, а также букетами полевых цветов. Дорога перед повозкой Елизаветы нередко оказывалась усыпанной ветками боярышника. Мы успели привыкнуть к дождям из цветов. Сэр Генри, обеспокоенный таким приемом, ездил взад-вперед вдоль нашей кавалькады, тщетно пытаясь остановить потоки народной любви и преданности Елизавете. С таким же успехом он мог бы пытаться остановить прилив на Темзе. Люди искренне любили принцессу. Тогда сэр Генри придумал новую уловку: он заранее высылал солдат в селение, через которое пролегал наш путь, чтобы не выпускать людей из домов. Но это помогало лишь отчасти. Жители высовывались из окон и выкрикивали приветствия. Щеки принцессы становились все румянее, тщательно расчесанные рыжие волосы были живописно разбросаны по плечам. Елизавета едва успевала поворачиваться в разные стороны и махать своей длиннопалой рукой. Но удивительнее всего было ее лицо. Только Елизавета могла одновременно выглядеть мученицей, которую везут на казнь, и принцессой, купающейся в народной любви.