Значит, сегодняшний день станет проверкой.

Уильям Марвелл не отличался брезгливостью или особой чувствительностью. Он рассуждал: животные родятся и умирают, и с людьми так же. Но рубить людям головы – дело совсем другое. Гадкое дело, иначе не скажешь. А уж когда требуют не просто обезглавить человека, но еще и расчленить – это вовсе гнусность. Однако требование исходит от самого короля, а Уильям Марвелл обещал сэру Мозли, что справится, не подведет. Вдобавок Марвелл получил, как ему казалось, целое состояние в оплату трудов. Он поспеет домой задолго до праздника сбора урожая, он женится на Нэнси.

– Сделай все чисто, – велел Мозли. Он вызвал Марвелла несколько часов назад, был мрачнее тучи. – На плаху пойдут достойные люди. Люди, преданные своим принципам. К сожалению, они восстали против английской Короны и должны заплатить за государственную измену. Так что постарайся, Марвелл, обойтись одним ударом. Не вздумай схалтурить. Публике это не понравится.

Марвелл молча поклонился.

«Я вот что думаю, Марвелл: если ты молотом орудуешь так, что хозяин твой не нахвалится, значит, и топором размахнуться сумеешь?» Фраза преследовала его. Действительно, теперь бывший кузнец умел как следует размахнуться топором. Однако человечья шея – это не тыква и не бревно (Марвелл предпочитал отрабатывать палаческие умения на бревнах).

Он не сводил глаз с красавца лорда, которому явно не исполнилось еще и тридцати лет. На аристократических губах трепетала неловкая улыбка. Где этот человек, отроду видавший лишь роскошь да почет, находит силы улыбаться собственному палачу? Марвелл не знал ответа на свой вопрос. Он просто наблюдал, как изнеженный палец щеголя-смертника прикасается к плахе в том месте, где сделала выемка для шеи.

На эшафот этот узник всходил, имея затравленный вид, однако после предсмертной речи воспрянул духом. В речи лорд утверждал, что примкнуть к восстанию его подговорили друзья, что он раскаивается, хотя и клялся умереть за своего короля. Марвелл отметил, что лорд не уточняет, за какого именно короля.

И вот приговоренный шагнул к нему.

– Как твое имя, палач? – вопросил Дервентуотер, взглядом ярко-голубых глаз пригвождая Марвелла к месту. Глаза остекленели от страха, что, с точки зрения Марвелла, было вполне объяснимо.

Он назвал свое имя.

– И чем же ты занимаешься, Марвелл, когда не убиваешь людей?

– Я кузнец, милорд.

– Достойная профессия.

Марвелл промолчал. Его предупреждали: смертники любят поговорить, расположить к себе палача. Беспечность обычно вымученная, подбитая страхом, как подбит мехом плащ; впрочем, персонажи вроде молодого лорда заводят светскую беседу с палачом, чтобы не позорить свою семью. Рисуясь при многочисленных свидетелях, они заставляют потенциальных сплетников признать: такой-то взглянул смерти в глаза – и не дрогнул.