Он уставился на меня, как змея, которая надеется зачаровать птичку. К этому времени я выпила уже достаточно кларета, чтобы в какой-то мере заполнить холодную пустоту страха во мне. И тоже откинулась на спинку стула.

– О, – заговорила я, стараясь выдержать предельно вежливый тон, – так я, оказывается, тоже участвую в разговоре? Я полагала, вам достаточно самого себя. Продолжайте, прошу вас.

Красивая линия его рта слегка поджалась, и глубокая складка возле губ сделалась глубже, но он ничего не сказал. Отставив стакан с вином, он встал, снял парик, подошел к шкафчику и поместил парик на свободную распялку. На минуту остановился, заметив темные песчинки на втором парике, но выражение его лица почти не изменилось.

Волосы у него были темные, густые, тонкие и блестящие. Длинные до плеч и перевязанные сзади голубой шелковой ленточкой, они выглядели потрясающе знакомыми при всем несходстве прически. Он развязал ленточку, взял со стола гребень и распушил волосы, слежавшиеся под париком. Потом снова завязал в хвостик. Я подняла и подала ему зеркало, чтобы он мог судить об окончательном эффекте. Он взял у меня зеркало с подчеркнутой любезностью, водворил его на место и почти со стуком закрыл дверцу шкафа.

Не знаю, была ли эта нарочитая медлительность рассчитана на то, чтобы подействовать мне на нервы, – если так, то он вполне преуспел, – или он просто не мог решить, как ему вести себя дальше.

Напряжение уменьшилось с появлением ординарца, принесшего поднос с чаем. Все еще не говоря ни слова, Рэндолл налил и подал мне чашку. Мы отпили понемногу.

– Ничего не говорите мне, – нарушила я молчание. – Позвольте высказать догадку. Это что, новая форма убеждения, придуманная вами, – пытка мочевым пузырем? Вы накачиваете меня напитками в надежде, что я пообещаю вам сообщить нечто в обмен на пять минут наедине с ночным горшком?

Он был так поражен, что засмеялся от души. Смех преобразил его лицо, и мне теперь не составило труда понять, почему так много надушенных конвертов, надписанных явно женской рукой, скопилось в левом нижнем ящике его письменного стола. Сбросив маску, он не подавил смех, но продолжал смеяться. Кончив, посмотрел на меня с полуулыбкой.

– Кем бы вы ни были, мадам, но с вами не соскучишься, – заметил он.

Потянул за шнур колокольчика, висевший у двери, и, когда появился ординарец, распорядился отконвоировать меня в нужное место.

– Но смотрите не потеряйте ее по дороге, Томпсон, – прибавил он, отворяя передо мной дверь с насмешливым поклоном.

Я в изнеможении прислонилась изнутри к двери уборной, которую мне показали. Избавление от его присутствия было облегчением, но всего лишь кратким. У меня было достаточно возможностей судить о характере Рэндолла как по рассказам, так и на основании личного опыта, Но дьявол их побери, эти проблески черт Фрэнка из-под жестокой оболочки! Было ошибкой вынудить его рассмеяться, подумала я.