– Я уж было засомневался, что вы вообще присоединитесь к нам, – дружелюбно произнес Фредерик.

Кристоф обратился к нему:

– Во время сегодняшнего доклада я утаил кое-какие сведения, ваше величество, с тем чтобы сначала их проверить, что и было сделано. Это касается сообщения, полученного Аланой от своего опекуна, гласившего, что ей следует остерегаться королевы.

Услышав это, Никола громко ахнула.

– Думаю, на этом тебе лучше остановиться, – холодно произнес Фредерик.

– Выслушай его, отец, – поспешно попросила Алана.

– Я и сам не прочь его выслушать, – тихо сказал Карстен, стоявший рядом с ними.

Фредерик, хоть не сразу, но кивнул.

– Когда сегодня Леонард встретился с нами, – продолжал Кристоф, – он рассказал, что подслушал разговор двух наемников Брасланов. Речь шла о королеве, замешанной в старом заговоре. И это предназначалось для передачи ей. – Кристофер протянул королю детский браслет Аланы. – Вы узнаете его?

– Да, я даже помню тот день, когда я подарил дочери этот браслет.

– Особа, у которой хранился браслет до сего момента, дважды отдавала приказ убить Алану, – мрачно произнес Кристоф, прежде чем обратиться к Оберте: – Не будете ли так любезны объяснить, леди Оберта, как этот браслет очутился в вашем особняке? Я нашел его там сегодня днем.

Никола встрепенулась, воскликнув:

– Это какая-то ошибка! Оберта никогда бы не поступила так ужасно!

Но Карстен, наблюдавший за сменой эмоций на лице Оберты, мягко спросил:

– Ты действительно сделала это, бабушка?

Она ответила ему умоляющим взглядом, словно прося понять.

– Мне пришлось. Они отняли у меня мужа, Фредерик и его отец. Они убили его, а ведь он значил для меня так много! Вот я и забрала у них то, что было дорого им. Смерть за смерть!

– Но они не были виноваты! – ужаснулся Карстен. – Не они возглавляли это восстание!

– Разумеется, они, – возразила Оберта, но вид у нее был растерянный, а потом ее взгляд переметнулся на Алану, и она улыбнулась: – Прости, дорогая, но Карстен будет тебе отличным мужем. Ты согласна со мной?

Алана потеряла дар речи. Все взирали на Оберту как на сумасшедшую, и, возможно, она таковой и являлась, обуреваемая местью на протяжении столь длительного времени.