Фэй пожала плечами, одним глотком осушила свой бокал и повернулась спиной к Лео и Эверетту.

– Я подумала, что вы, быть может, захотите узнать, как я провела день, – непринужденно заявила она, но Лео безошибочно различила в ее голосе те же самые надрывные нотки, которые звучали во время их недавнего разговора, и на нее вновь нахлынуло предчувствие, что женщина, стоящая перед ней, находится на грани срыва.

– Провела день? – переспросила Лео, покосившись на Эверетта, который в ответ лишь пожал плечами и крепче стиснул ее руку.

– Я была в приюте для новорожденных.

– Зачем? – На этот раз первым заговорил Эверетт.

– Оказывается, одна из сестер работала там и в феврале 1920 года, – ответила Фэй. – Они стараются держаться вместе, эти сестры. Собственно, им особо и некуда больше пойти. Как бы там ни было, она уже старая и больная, почти не говорит. Когда я увидела ее лежащей в постели, то решила, что только зря потратила время. Раз она не в состоянии говорить, как она может рассказать мне что-либо?

Лео поняла, что ей нужно нечто большее, нежели рука Эверетта. Она обняла его за талию, и он последовал ее примеру.

– Но у этой сестры на шее было ожерелье из жемчуга «барокко». Я обратила на него внимание, потому что нечасто встречаются монахини, носящие жемчужные ожерелья, не так ли? – Фэй коротко рассмеялась. – Дежурная монахиня сказала, что не знает, откуда у нее это украшение, и что она, должно быть, долгие годы прятала его под облачением. Они увидели его только после того, как она заболела, и у них не хватило духу отобрать у нее ожерелье. Большинству людей нравится круглый жемчуг правильной формы. А вот мне всегда нравилось нарушать правила.

В голове у Лео забрезжили воспоминания. Фэй, стоящая на палубе парохода с ниткой жемчуга на шее. Фэй, рука которой непроизвольно взлетела к горлу в тот день, когда Лео впервые пришла к Бену с деловым предложением, и жемчугов на ней уже не было.

– Видите ли, – насквозь фальшивым жизнерадостным тоном продолжила Фэй, – свои жемчуга я отдала миссис Паркер. Я хотела, чтобы они достались моему ребенку, чтобы у нее остался бы сувенир на память обо мне. И я решила, что именно их Матти поместила в свой индивидуальный банковский сейф.

– Но если их носила монахиня… – начал было Эверетт.

– То ребенок, которого забрали в приют для новорожденных, был моим. И Джоан оказалась права; он был слишком болен…

Теперь настал черед Фэй умолкнуть. Потому что если дочка Фэй была слишком слаба, чтобы ее удочерили в тот же день, и ее отдали в приют, то, скорее всего, она умерла много лет назад. А ребенок, которого Матти забрала себе, – Алиса – была дочерью Лео и Эверетта.