Каково это – если это обнаженное тело прильнет к моему? Если эти мускулы будут сокращаться ради меня, а эта кожа будет тереться о мою? Если прекрасный, покрытый испариной Уэстон будет двигаться все быстрее и быстрее, проникая в меня?

«Наконец-то».

Я расстегнула пуговицу на его джинсах, потом молнию, а его рука скользнула мне между ног, туда, где было жарко и влажно…

– Черт. Отем, подожди.

Нависнув надо мной, Уэстон на миг замер, его красивое лицо исказилось. Потом он вскочил и, тяжело дыша, быстро отошел от дивана.

Его внезапное отсутствие подействовало на меня, как ушат ледяной воды, жесткая пощечина. Я судорожно втянула в себя воздух и села, как будто до сих пор плавала в теплой, темной пещере и вдруг оказалась выброшена на свет безжалостной реальности.

– О боже, – прошептала я. Откинула от лица перепутавшиеся пряди волос и посмотрела на свое разорванное платье и голую грудь. – Что мы наделали? Что я сделала?

– Не ты, – мрачно сказал Уэстон. Резко провел пятерней по волосам. – Я. Это все я. Черт. Прости. Я пьян…

Текила все еще шумела в моей крови, но не настолько, чтобы я могла оправдать свои действия опьянением. И я прекрасно видела, что Уэстон не пьян. Когда мы посмотрели друг на друга, взгляд его глаз был ясным и острым.

– Не знаю, что только что произошло, – пробормотала я, прикрываясь разорванным платьем. – Я стала тем, кого презираю, сделала то, что поклялась никогда не делать. – Я подняла глаза на Уэстона. – Почему?..

– Почему? – переспросил он.

Я видела, что его внутренние стены, за которыми он так долго прятался, воздвигаются снова, их вновь оплетают колючие вьющиеся стебли. Неприступная преграда. И все же я пробила в ней брешь, и теперь вместо того чтобы чувствовать себя оскорбленной, я…

«Меня еще никогда так не целовали».

– Потому что я эгоист, вот почему, – сказал Уэстон. – Беру то, что мне не принадлежит. Все это моя вина.

– Нет, – возразила я и глубоко вздохнула. – Я тоже виновата и должна ответить за то, что сделала. Тут есть и моя вина. Думаю, я почувствовала себя…

– Одинокой, – подсказал Уэстон. – Тебе было одиноко. Коннор напился и вырубился накануне прощания, и все, что ты хотела ему сказать, не нашло выхода. Так что всю свою тревогу и любовь ты отдала мне.

– Накануне прощания, – пробормотала я.

«Поэтичный выбор слов».

Подозрение, которое зародилось у меня во время разговора с Коннором, вновь шевельнулось в моей одурманенной текилой голове и окрепло. Алкоголь – моя сыворотка правды. Кажется, я когда-то говорила это Уэстону.

«Уэстон?..»