Я надеялся, что видела. Я надеялся, что ей приходилось наблюдать нечто подобное. Жаль, что я не могу показать ей такое небо.

«Для нее я бы звезды с неба достал…»

Я улыбнулся уголком рта, сунул руку под бронежилет и вытащил из кармана маленькую, покрытую грязными пятнами тетрадь и ручку, которые всегда носил при себе, и записал эти слова, пока не позабыл. Это не для стихотворения про Объект Страсти, над которым я бился много месяцев. Это нечто новое, рожденное не от глупой тоски, не от желания.

Просто любовь.

Я заснул, и мне снова приснился тот сон.

Я стоял перед стартовой чертой. Сухой зной пустыни исчез, мою кожу обдувал прохладный ветер. На мне были форменные шорты и майка в цветах Амхерста. Справа от меня стояла Отем, одетая в фиолетовое платье, в котором была на прощальной вечеринке. На платье были маленькие белые пуговки, рассыпавшиеся, как попкорн, когда я разорвал платье. В ту ночь я сходил с ума от желания касаться ее снова и снова, пока суровая реальность не окатила меня ледяным душем.

Сейчас, во сне, платье Отем было застегнуто на все пуговицы, но ее волосы все еще были растрепаны от прикосновения моих пальцев. Ее губы припухли и покраснели от моих поцелуев, глаза потемнели от желания.

Слева от меня стоял Коннор, улыбаясь своей ослепительной улыбкой, словно для него ничего не изменилось. За ним стояли Ма, Пол, мои сестры и Дрейки. В стороне на газоне лежал лицом вниз Брэдбери. Не спящий.

Не без сознания.

Мертвый.

Прозвучала команда «на старт». Мы пригнулись.

Грянул выстрел, и я упал на беговую дорожку, пораженный пулей. Я не мог двинуться, мог только тянуться рукой к другим бегунам, к тем, кого я любил, но они унеслись далеко…

А потом темнота.

Я проснулся, ловя ртом воздух, и на меня вдруг снизошли странное спокойствие, тоска и сожаление. Боль, оттого что я потерял дорогих мне людей. Сожаление о том, что этот сон – моя последняя возможность их увидеть.

«Я не вернусь домой из этого места».

Я вытащил из кармана тетрадь. Окончание стихотворения, пришедшего мне на ум ранее ночью, мгновенно возникло у меня в голове. Положив тетрадь на колено, я поспешно записывал, без остановки, не задумываясь ни на секунду, ручка так и порхала над страницей. Слова больше не таились в моем «блестящем разуме». Остались только чистые эмоции. Все, что я чувствовал к Отем, легло на бумагу. Пара слов слегка расплылась из-за упавших на них слез, но текст все равно был легко различим.

Я дошел до низа страницы – пустое пространство ждало, что я поставлю туда подпись. На миг ручка замерла над бумагой.