Открыв глаза, она выглядела немного озадаченно. Но мне было плевать. Я ее не любил. Это не любовь.

– Папина маленькая девочка, – повторил я снова. В груди все сдавило тисками. – Папочкина шлюшка, которая трахается с незнакомыми парнями, пока ее родители спят, да?

Боль отразилась на ее лице. Уинтер замерла, ее тело одеревенело.

– Хочешь трахаться? – Я прикусил ее грудь, с силой присосался, лишь бы не ощущать накатившую тошноту. – Раздвинь ноги и дай мне свою киску.

Она резко вздохнула, сдерживая рвавшиеся наружу рыдания; ее глаза наполнились слезами.

– По… пожалуйста, – запинаясь, попросила расстроенная Уинтер. – Пожалуйста, не говори так больше.

Замерев, я уткнулся головой ей в грудь. От обиды в ее голосе желчь подступила к горлу.

Я не мог так поступить.

Она заслуживала лучшего.

Даже если всего на один раз, я был способен все сделать правильно.

Происходящее могло значить больше. Только с Уинтер.

– Ты можешь быть нежным? – спросила она гнусавым из-за слез тоном.

По-прежнему не глядя на девушку, я покачал головой.

– Я не умею быть нежным. Но, боже, детка, ты разрываешь меня на части.

Уинтер погладила пальцами мои волосы.

– Если я сделаю этот момент не таким особенным, то причиню тебе меньше боли, – пояснил я, прекрасно понимая, что она понятия не имела, о чем именно я говорил.

Но девушка сказала лишь:

– Ты пообещал сделать мне больно. Не останавливайся сейчас.

– Я боюсь… – Внезапно стало трудно дышать. – Я боюсь исп…

– Ты меня не замараешь, – выпалила Уинтер, вспомнив мои слова, произнесенные в машине, и сообразив, что я пытался сказать. – Я не грязная. Тебя нет. И меня нет. Есть мы. Только мы.