Я поднял глаза, наконец-то осознав, что она оседлала меня в постели и приставила два лезвия к коже.

Кухонные ножи?

Мои руки лежали вдоль туловища; я растопырил пальцы. Нестерпимо тянуло схватить ее и сбросить с себя – знал, что успею, прежде чем девушка нанесет удар, но…

Я был озабочен поиском собственного следующего хода, вместо того, чтобы предвидеть ее ход.

Оставаясь неподвижным, я ощущал мягкость прохладных простыней. В комнате было тихо и темно.

– Из-за чего ты так на меня злишься? – опять повторила она тем же спокойным тоном.

– Из-за трех лет.

Три года в тюрьме за то, чего она сама хотела.

– Но все началось раньше, – возразила Уинтер. – Ты меня терроризировал в старшей школе. Почему? Что я такого сделала?

Я не терроризировал ее. Никогда не обижал. Просто хотел того, чего хотел.

Острия ножей давили слишком сильно. Мое дыхание дрогнуло.

– Ведь я была ребенком, – сказала она с болью в голосе. – Думала, что влюбилась. Я была наивным, глупым ребенком. Ты знаешь, каково это – думать, будто человек тебя любит, а потом узнать, что ты – просто пушечное мясо?

Сжав простынь в кулаках, я заглушил собственные воспоминания, которые пытались всплыть на поверхность.

– Да, – ответил я шепотом.

Да, знал.

Я знал, каково это, когда с твоим телом делают ужасные вещи, наблюдать, как оно предает тебя, заставляет считать себя плохим, раз тебе нравится то, что не должно нравиться.

Вскинув руки, я ухватился за ее бедра и приподнял голову. Лезвие грозило проткнуть мою плоть.

– И я убил ее за это. Так что валяй.

Уинтер тяжело дышала. Я чувствовал, как ножи тряслись в ее руках.

– Потому что я не остановлюсь, – произнес я тихо, ощущая исходивший от ее влажных волос аромат шампуня.