Лицо Фло смягчается.

– Как-то вечером в воскресенье заглянул на танцы, весь такой красавчик в своем военном мундире! Предложил мне сигарету, а я отдала ему свое сердце.

– Так просто.

– Не совсем. – Фло опускает голову на руки, задумываясь. – В первые годы он постоянно отсутствовал. – Она немного молчит. – Но писал мне такие нахальные письма! Они и теперь лежат у меня в обувной коробке в гардеробе. Наверное, лучше их сжечь, пока еще не умерла, чтобы мальчики не прочитали.

Это то, что я особенно ценю в ней: она всегда готова посмеяться.

– А вы ему тоже писали такое?

Фло вскидывает брови:

– Лидия, я что, похожа на девушку, которая стала бы писать неприличные письма, а?

– Вообще-то, да.

И она хохочет и потирает нос.

Тут мы оборачиваемся, потому что распахивается дверь и в библиотеку вваливается целый класс из местной начальной школы. Библиотека наполняется шумом и мокрыми резиновыми сапожками.

Турпин только что покрыл себя славой, когда я вывалила на ковер содержимое своей старой школьной сумки. Я ходила за ней на чердак. Уверена, это где-то здесь. Старый журнал, на обложке – группа, названия которой не помню, конверт с древними фотографиями, тех времен, когда еще не было смартфонов. Продолжаю рыться, выгребая барахло с самого дна. Среди прочего – паука размером с Юпитер! Я испустила пронзительный вопль, стряхивая его с руки, и тем самым встревожила кота. Тот буквально слетел с кресла Фредди и приземлился с пугающей точностью. Не знаю, то ли он раздавил паука, то ли съел его, но не думаю, что это чудище когда-либо еще меня потревожит.

Несколько раз глубоко вдыхаю и сажусь на ковер среди разбросанных подростковых сокровищ. Разрисованные каракулями учебники; перелистываю их, тоскуя по прошлому. Мои тетради с зелеными и красными пометками, сделанными учителем. Для девочки, которой не нравилась химия, я довольно хорошо справлялась с домашними заданиями… Правда, чаще всего я их списывала у Джоны Джонса. Откладываю учебники в сторону и беру ту вещицу, ради которой и лазила на чердак. Это маленькая деревянная музыкальная шкатулка, на ней нарисованы яркие птички.

Много лет прошло с тех пор, как Джона подарил ее мне на день рождения. Тогда он сказал, что увидел шкатулку в витрине благотворительной лавки и решил, что она может мне понравиться из-за птиц и вообще; он сказал это бесстрастно, дескать, подумаешь, ничего особенного. Я точно так же приняла подарок и припрятала в шкатулку браслет, который в то же утро подарил мне Фредди. Браслета давно здесь нет, он потерялся где-то за все эти годы. Я улыбаюсь, когда нахожу желтое пластиковое цветочное кольцо, тоже подарок Фредди, и пару плетеных ожерелий и серьги. Думаю, они, скорее, принадлежали Элли, а не мне. И больше ничего, что стоило бы помнить, но подо всем этим – маленький гладкий камешек. Я беру его и кладу на ладонь. Он светло-серый с белым, не крупнее бразильского ореха. Ничего особенного в нем нет, но, сжимая его в руке, вспоминаю тот день, когда Джона вложил его мне в ладонь. Мы шли в школу на первый экзамен. «На удачу», – шепнул он мне, сжимая вокруг камешка мои дрожащие пальцы.