– Когда они сделали это с Камило… когда он не захотел во всем этом участвовать… думаю, что именно тогда мы потеряли терпение и решили, что нам достаточно. Он крутился с твоей сестрой и пытался разрушить команду.

Злость закипала во мне, я схватил его за воротник футболки и поднял кулак, чтобы проделать дыру у него в лице, как вдруг он посмотрел мне в глаза, абсолютно спокойно, и сказал:

– Кажется, у тебя проблемы побольше, чем я, брат.

– Что ты имеешь в виду?

– Обернись.

Я поворачиваю голову и вижу розовый джип сестры, припаркованный напротив нас. Виа выходит из него с Дарьей под руку. Мой кулак, притянутый гравитацией, падает вниз, а ноги несут в их сторону как заколдованные.

– …я так рада, что мы можем начать все заново. Вся группа поддержки хочет принести извинения. Я знаю, что ты уезжаешь, но мы хотим разобраться со всем до твоего отъезда. Ну знаешь, чтобы не оставлять всю ситуацию так нелепо, – объясняет Виа Дарье, которая похожа на привидение. Она на пять фунтов легче, чем в начале учебного года, ее глаза безжизненны. Она все еще прекрасна, хорошо сложена, выглядит как модель, но в ней больше нет сердца. Замечаю в Вии искру лжи, ту самую, которой она так часто пользовалась, когда была сама собой.

Я бегу через парковку, намереваясь защитить Дарью от того, что подготовила для нее моя сестра.

Молюсь, что я не опоздал.

Дарья

Я рассмеялась собственной тупой ошибке в ту минуту, когда ступила в «Змеиную нору».

Это точно не последняя отчаянная попытка заставить меня остаться. Это даже не предложение о перемирии. Я пришла сюда, потому что Виа умоляла меня остановить драку между Гасом и Пенном.

– На кону будущее Пенна. Если ты на самом деле его любишь, как ты говоришь, то придешь и скажешь ему не драться с Гасом.

Это ловушка, о которой я должна была догадаться в тот момент, когда Виа постучала в дверь моей комнаты. Она выглядела слишком истеричной, слишком нервной, но то, как она искала способ прекратить войну между нами, казалось слишком логичным, чтобы игнорировать. Заливаясь слезами, она объясняла, что устала от полных ненависти глаз своего брата.

Только вот я забыла об одной очень важной вещи – мое падение волнует ее больше, чем собственное спасение.

Это укоренилось в ее ДНК и зрело там долгие годы. Она знает, каково это – все потерять, потому что сама испытала подобное, когда ей было четырнадцать. Из-за меня. Она никогда не станет прима-балериной, а могла бы. И она это понимает. Прошло слишком много времени без тщательных тренировок. Конечно, моя мама может закрыть ее в студии и гонять там по пятнадцать часов в день, но искусство формируется в молодости, а она была безыскусной слишком долго.