– Карин, я позвоню в Копенгаген, Перу Симонсену, – сказал я.

– Зачем?

– Расскажу ему о «Девушке на качелях». Ему будет интересно. Кроме того, на него можно положиться. Ты никому не хочешь передать привет?

– Нет, не хочу. Но зачем рассказывать об этом кому-то в Копенгагене?

– Пер – мой давний приятель, он меня многому научил. Мне очень хочется с кем-то поделиться. Тем более что он в Дании, а не в Англии и не станет распускать слухов.

– Только не говори ему, что это я ее купила. И вообще, Алан, прошу тебя, не упоминай обо мне, ладно?

– Почему? Я очень тобой горжусь, и эта находка – твоя заслуга. Что, даже об этом нельзя сказать?

– Нет, нельзя. Понимаешь, для меня с Копенгагеном покончено. Он остался в прошлой жизни. Я туда больше не вернусь. Я всех уже забыла, и хорошо бы, чтобы все поскорей забыли обо мне.

Ее слова прозвучали как повеление. Она всегда будет повелевать мной. Мне нравилось ей повиноваться. В повиновении было нечто эротическое, даже когда, вот как сейчас, оно не имело никакого отношения к любви. Это не мешало моим основным занятиям дома или на работе. Наоборот, когда я подчинялся требованиям Карин, зачастую неожиданным и необычным, то чувствовал себя великодушным и гордился, что был ее избранником и возлюбленным. Как бы то ни было, все ее требования почти всегда сводились к тому, что я, ничем особо не жертвуя, мог с легкостью исполнить, а это, в свою очередь, доставляло мне наслаждение. Я подозревал, что она устраивала эти любовные игры нарочно, для моего удовольствия.

– Будет исполнено, мадам. О вас ни слова. Так, где этот номер? Пожалуй, лучше позвонить Перу на домашний телефон, вдруг он не на работе… Придется набрать оператора. Что ж, тогда все просто – один-пять-пять.

– Я побуду в зале, пока ты разговариваешь, – сказала Карин и вышла из кабинета.

Вызов оператора международной связи оказался непростым делом. Когда телефонистка наконец ответила, то выяснилось, что в Копенгаген не прозвониться. Я долго выслушивал: «Пытаюсь вас соединить, сэр» и «Простите, все линии заняты, сэр, я попробую еще раз», а потом наконец гудки зазвучали на датский манер. Трубку взяла какая-то девушка, и телефонистка объявила: «Звонок из Англии для мистера Симонсена».

Внезапно нас разъединили, точнее, в трубке хором джунглей зазвучали какие-то посторонние разговоры. Голос с американским акцентом произнес: «О’кей, Джек, пусть будет штука…» – его сменила болтовня двух француженок: «Ainsi, j’allais à la maison…» – «Ah, par exemple…»[116] – а потом вдруг что-то забулькало, будто подводный телефонный кабель дал течь.